Парижские тайны. Жизнь артиста

На столе уже два миллиона сорок восемь тысяч франков. Я хочу остановиться, но не знаю, что для этого нужно только сказать: «Я – пас». И я продолжаю, как пьяный плясун на канате. Снова сдаю карты: «четверка»! Что делать? Инстинкт подсказывает не брать, но крупье, видя мое колебание, просит показать мои карты.

– «Четверка» – нужно брать, – говорит он.

Я беру «шестерку». «Шестерка» плюс «четверка» – баккара. Я проигрываю, и игра переходит к другому.

Взгляд моего партнера становится все более насмешливым. Я снова играю и проигрываю. Я проигрываю, и у меня не остается ни гроша.

К счастью, такси меня ожидало. Как ни странно, я не огорчился. Я сказал себе: я богат, поскольку могу позволить себе проиграть шестьдесят тысяч франков.

Жан отругал меня, назвав глупцом и безумцем. Я часто встречал на пляже своего партнера по баккара. Увидев меня, он наклонялся к своим друзьям и что-то тихо говорил им. Все смеялись, глядя в мою сторону.

В перерывах между съемками я ходил на пляж Ниццы. Однажды, когда я загорал, растянувшись на песке, какая-то девушка легла рядом со мной. Она решила, что я немец, конечно, из-за моих белокурых волос (по-видимому, в тот день они не были лиловыми). Наверное, она хотела завязать знакомство с оккупантом, потому что заговорила сразу и не умолкала, несмотря на мое упорное молчание. Она наговорила кучу гадостей о Франции и французах. Я по-прежнему не раскрывал рта.

– Вы не понимаете по-французски, – сказала она.

– Шлюха, – ответил я ей и ушел.

Показ «Вечного возвращения» превратился в настоящий триумф. На последних кадрах весь зал встал и разразился овациями.

В день премьеры «Вечного возвращения» в кинотеатре «Колизей» выставили фотографии сцен из фильма. Какой-то господин и какая-то дама рассматривают их.

Господин. Мадам, вы, случайно, не родственница одного из актеров?

Дама (очень гордо): Да, месье.

Господин. Вы, наверное, мать Пьераля?

Дама (оскорбленно): Нет, месье, я мать Жана Маре.

(Пьераль был карликом.)

Эту историю рассказала мне Мадлен Солонь; господин был ее отцом. Ни он, ни моя мать не хотели, чтобы мы были актерами. Розали спросила меня, почему я хочу быть комедиантом. Я ответил:

– Чтобы не быть им в жизни, и, потом это мне позволяет ценить и любить великих актеров так же, как живопись заставляет меня любить художников.

Успех фильма растет с каждым днем. Очередь перед кинотеатром тянется до площади Этуаль. Царит атмосфера небольшого мятежа: женщины падают в обморок. Вызываются дежурные наряды полиции. Организуются службы для наведения порядка. Дома телефон не перестает звонить.

Мнение критиков: «Несмотря на участие Жана Кокто и Жана Маре, фильм прекрасен».

Однажды вечером я был на генеральной репетиции одной из пьес Саша Гитри. В антракте ко мне подошел какой-то человек.

– Я Арно Брекер, – представился он. – Я видел ваш фильм «Кармен» на частном просмотре. Хотел бы, чтобы вы мне позировали. Не согласитесь ли вы поехать для этого в Германию?

Я никогда раньше не встречался с Арно Брекером, но видел его произведения на выставке. Он держался с достоинством, спокойно, уверенно. Я сослался на контракты фильмов, проекты театральных постановок, которые удерживали меня в Париже.

Как я уже говорил, я люблю грезить наяву, придумывать невероятные истории. По дороге из театра, возвращаясь пешком на улицу Монпансье, я дал волю своему воображению. «Зачем я отказался поехать позировать для Арно Брекера? – корил я себя. – Брекер – близкий друг Гитлера. Если я буду позировать для него, я увижу Гитлера и убью его».

Я шагал все быстрее и быстрее, обдумывая подробности покушения. Наконец я на улице Монпансье. Жан дома. Я уже не различаю рожденное моим воображением и реальность. Я верю, что говорю искренне, и безапелляционно заявляю:

– Жан, Арно Брекер, с которым мы виделись сегодня, просил меня позировать ему в Германии, я отказался. Нужно это исправить.

И я излагаю свой план.

– Бедный мой Жанно, – ответил Жан, – ты же спутаешь все планы союзников…

Я возвращаюсь на землю, и мы оба хохочем.

Пока я снимался в Ницце, мне позвонил Жан Жене. Он хочет со мной встретиться. Мы отправляемся одновременно пешком, он из Вильфранша, где находился в то время, я из Ниццы. Договорились, что когда встретимся, тогда и встретимся.

Он знал меня в лицо, так как присутствовал на представлении «Британика».

– С тех пор, – сказал он, – мне хочется писать для театра, для тебя. Ты добьешься успеха в тот день, когда сыграешь некрасивого человека.

Он дал мне прочитать «Элагабала», пьесу, которую он написал для меня. Она мне не очень понравилась. После его поэмы и книги я ожидал невозможного. Я сказал ему об этом. Он согласился со мной и обещал написать другую пьесу. Когда мы вернулись в Париж, Жан Кокто взялся помочь ему.

– Ты великий поэт, но очень плохой вор, – говорил он. – Доказательство тому: ты всегда попадаешься.