Парижские тайны. Жизнь артиста

Более того, если добиваться успеха – привилегия детей, значит, я – настоящий актер, поскольку актеры всегда остаются детьми. Как и они, мы постоянно сдаем экзамены.

С Доменик Бланшар в фильме «Тайна Майерлинга»

Во время постановки «Шери», как раз в день смерти Марселя Сердана, заболел Мулук. У него начался кашель, похожий скорее на удушье, хрип. Я звоню ветеринару и жду его в ресторанчике рядом с театром, по щекам у меня текут слезы. Я стыжусь своей слабости. Положив локти на стол, прячу глаза. Прибежал мой директор Андре Брюле:

– Жанно, тебя так огорчила смерть Марселя Сердана?

Мне становится еще более стыдно, и я бормочу:

– Нет, Мулук умирает.

Мне пора в гримерную. Ветеринар пришел туда. Он определил, что у Мулука сердечная астма. В течение двух последующих лет я всегда буду выходить из дома с раствором камфары, шприцом, эфиром и ватой. У Мулука случаются обмороки, и, где бы это ни произошло, я делаю ему укол. Однажды в метро я уронил коробку, шприц, эфир и остальное – все покатилось по полу. Окружающие смотрели на меня с осуждением, приняв за наркомана.

Я все реже беру Мулука с собой на прогулку. Подумываю о покупке детской коляски, чтобы он мог со мной гулять. Но потом вспоминаю о репортерах, которые, конечно же, не упустят такого случая. Пришлось отказаться от этой мысли. Мулуку нужен сад, и я принимаюсь за поиски участка, нахожу подходящий в Марн-ля-Кокет. Разрабатываются планы дома, тут же начинаются строительные работы.

Мулук умер прежде, чем был закончен дом. Однажды утром он попросился выйти и умер вне дома. Все утро я занимаюсь изготовлением дубового ящика, затем оцинкованного, в который я вложу дубовый, чтобы не проникала вода.

Жан должен прийти обедать. Он не спрашивает о Мулуке. А сам я не в силах вымолвить: «Мулук умер».

Через неделю Жан снова обедает у меня. На этот раз он спросил о моем друге и очень огорчился, что я ему раньше ничего не сказал.

Я от всех скрываю смерть Мулука, опасаясь репортеров. Что я могу сказать? Кроме того, если я начну об этом говорить, я не смогу сдержать слез. И потом, не покажется ли смешным, что я говорю о Мулуке, как о человеке, лучшем друге? Нет, я лгу. Мой лучший друг – Жан. Несмотря на любовь, которую я питал к Мулуку, когда мне бросали избитую фразу «О собаки! Лучшего друга быть не может!», я отвечал: «Нет, у меня есть еще лучший друг, это Жан Кокто».

Впрочем, я странно устроен. Если бы для спасения человека, каким бы он ни был, мне пришлось пожертвовать Мулуком, я, определенно, сделал бы это, но потом возненавидел бы этого человека.

16

Один молодой человек как-то сказал Жану:

– Актеры – это не люди, это сверхъестественные существа, божества.

Кино создает ореол божественности, лишает актера человеческих черт. Однажды, подписывая фотографии на каком-то благотворительном базаре, я высморкался. Одна девушка изумленно вскрикнула: «Как! Он сморкается?» – и упала в обморок.

Жан-Пьер Омон, вернувшись из Америки, где он сделал блестящую карьеру, пришел к Жану Кокто с просьбой написать сценарий для него и его жены, Марии Монтес. Жан спросил, не буду ли я возражать. Я заверил его, что нет. Он подписал контракт с продюсером Жан-Пьера Дешармом, получил от него аванс, остальное должно быть выплачено, когда сценарий будет написан.

Жан-Пьер снова уехал в Соединенные Штаты. Закончив работу над сценарием «Орфея», Жан прочитал его мне. В нем заключалась вся мифология Жана. Это был не просто сценарий, а значительное поэтическое произведение. Я сказал об этом Жану. Сказал и о том, что мне так нравится сценарий, что я согласился бы сниматься даже в эпизодической роли. Впрочем, в нем были две главные роли: Орфей и Эртебиз. Я мог бы сыграть Эртебиза.

Жан только об этом и мечтал. Он послал сценарий Жан-Пьеру и спросил, согласится ли он, чтобы я играл вторую роль. Жан-Пьер ответил отказом, пояснив, что ему бы не хотелось, чтобы в его первом фильме после возвращения во Францию я играл вместе с ним. Жан передал мне его ответ. Я с грустью покорился тому, что не буду участвовать в фильме, который считал самым значительным кинематографическим произведением Жана.

Но моя судьба не дремала.

Жан показал сценарий Дешарму, но тот ничего не понял в произведении, столь отличающемся от тех, которые он привык читать. Он решил, что над ним издеваются, что Жан сделал халтуру, лишь бы побыстрее получить остаток гонорара. Дешарм аннулировал контракт и телеграфировал Жан-Пьеру, что фильма не будет.

Жан в отчаянии. Он настолько захвачен своим сюжетом, что для него будет настоящей драмой, если он не сможет его реализовать. Мы, друзья, видя его отчаяние, пытаемся помочь. Особенно старается мой импресарио и наш общий друг госпожа Ватье. Она предложила Жану самому поставить фильм на паях с исполнителями, представляемыми со-продюсером, все тем же Польве.