Парижские тайны. Жизнь артиста

– Если спектакля не будет, я подаю в отставку.

Вернувшись домой, я позвонил Жану в Сен-Жан-Кап-Ферра. Он был возмущен и одобрил мое решение. Через полчаса он позвонил сам.

– Я подумал: если ты не будешь играть, скажут, что твой спектакль был плох. Ты должен играть. Что сможет сделать инспектор за неделю? Ничего. Соглашайся и играй.

Как сказать о том, что я передумал? К счастью, позвонил сам П.-А. Тушар. Он в отчаянии. Оказывается, это комитет решил назначить наблюдателя. П.-А. Тушар считает, что если я снова уйду из «Комеди Франсез», так ни разу и не сыграв, пресса поднимет шум.

Я заставляю себя упрашивать, зная заранее, что соглашусь, хотя такое поведение мне претит. Господин Тушар облегчил мне задачу. В конце концов я соглашаюсь и выбираю Жюльена Берто в качестве инспектора.

Жан оказался прав. Берто не вмешивался в мою режиссуру. Более того, он по-настоящему помогал мне в работе с некоторыми исполнителями, в создании световых эффектов. В этом у него большой опыт. Мне дали гримерную постоянного члена труппы, которую я оборудовал по своему вкусу. В день генеральной репетиции мои железные доспехи не готовы. Мне пришлось надеть доспехи из очень твердого картона, в которых я играл «Британика» в театре «Буфф-Паризьен». Я сделал завивку и посыпал волосы и брови красной металлической пудрой. Разумеется, я волнуюсь перед дебютом в «Комеди Франсез». И кто бы на моем месте не волновался? Меня одевают мой постоянный костюмер и костюмер театра. Я должен появиться только во втором акте. Жду, когда меня позовут. Я нахожусь на этаже Марс[36]. Я знаю, что если буду прислушиваться к происходящему на сцене, начну еще больше волноваться. Поэтому спущусь в последнюю минуту. У меня есть время до выхода, чтобы узнать, все ли в порядке на сцене. Говорят, что все идет хорошо. Чтобы не расстраивать меня, от меня скрыли, что мои декорации освистали. Вот и мой выход. Сначала появляется моя рука. Затем я распахиваю большой красный занавес: я нахожусь наверху лестницы, в центре сцены, неподвижный, освистываемый публикой. Это – скандал!

При поступлении в театр я спросил господина Тушара, не боится ли он, что из-за меня будет скандал. Я забыл, что это возможно.

Публика ревет, свистит. Затем раздаются аплодисменты и крики «Браво!». Между зрителями идет настоящее сражение.

А я продолжаю неподвижно стоять, не раскрывая рта. В зале стоит такой шум, что моего голоса не услышали бы. Несколько минут я жду, пока публика успокоится.

– Не сомневайтесь, Бурр.

Наконец в зале наступает тишина. Мои товарищи вопросительно смотрят на меня, найду ли я в себе силы продолжать. Я чувствую, что говорю со злостью, это меня самого удивляет. Это война. И я хочу выиграть эту битву. Волнение охватывает меня с головы до ног. Правая нога дрожит, промокшие от пота доспехи лопаются, пудра осыпается с волос на лицо, грим слезает. Рукоплескания, раздавшиеся при моем появлении, заглушаются воплями и свистом. За кулисами меня обнимают, предлагают остановить спектакль. Но я твердо уверен, что нужно продолжать.

Судорога свела все тело, я испытываю физическую боль, пронзившую желудок. Снова выхожу на сцену. Вопли, аплодисменты, ободряющие крики, свист. Этот шум будет возобновляться при каждом выходе. В четвертом акте я даже слышу чей-то возмущенный вопль: «О! Снова он!»

Актеры, которых я просил говорить не очень громко, произносят тексты, как это было принято в то время в «Комеди Франсез», то есть максимально форсируя голос.

В пятом акте мое волнение усиливается. Наконец занавес опускается и сразу же снова поднимается. Гремят аплодисменты, почти заглушающие вопли и свист. Большинство зрителей хотят меня утешить, поддержать. Мне эта поддержка действительно не помешала бы, когда я преодолевал три этажа, ведущие к моей гримерной.

Жорж потрясен. Он впервые видит великий спектакль, который вызвал скандал! Жан называет меня великолепным Нероном, самым необычным из виденных им. Он возмущен этой травлей, но и горд тем, что и в этот раз моя судьба подобна его судьбе. Моя гримерная заполняется людьми. Актеры пришли поблагодарить меня, выразить свою поддержку.

Мнение прессы, как и мнение публики, разделяется. Меня называют либо «братом Расина», либо требуют заменить меня хорошим актером и вообще связать мне руки за спиной. Травля продолжается два месяца. Каждый вечер проходят манифестации. Вспоминают битву времен «Эрнани». Результат: зал переполнен. Я привыкаю к борьбе. Однажды мне пришла в голову мысль выйти на сцену перед началом спектакля и попросить зрителей не устраивать манифестаций, чтобы не мешать моим товарищам. За это я решил пообещать им, что один раз выйду на поклон без других актеров, чтобы они смогли освистывать меня, сколько им захочется.

В тот день, когда я собрался это сделать, никаких манифестаций уже не было! Это настолько выбило меня из колеи, что я остался недоволен своей игрой.

На следующий день снова поднялся сильный шум в зале. И так в течение месяца – регулярно, через день. Как тут не поверить в травлю?