Парижский Эрос

«Я знаю, что у меня воля сама по себе не достигает ничего. Она мне не нравится. Меня отталкивает эта мужеподобная и костлявая сила. Мне нужна на каждом этапе ощутимая награда — душевное состояние, которое бы было «уже это». Нечто менее требовательное, чем счастье; более беглое, а также более таинственное. И все же, до известной степени того же рода. Своеобразная благодать. Покинула ли меня эта благодать? Нет. Еще сегодня утром я ощущал ее, например, вдоль всего широкого тротуара, встающего у меня в памяти, с вереницей фасадов справа, тротуара, похожего на реку».

Он закрыл глаза, чтобы лучше пережить свое утреннее состояние. Затем повернул голову вправо. Увидел сквозь темные ворота очень глубокий двор и в глубине его внезапное скопление бедных домов, восстание стен и окон под лаской неба. В душе у него пронесся беглый звук, одна только нота, но из тех, что влекут за собой целую мелодию. «Благодать готова вернуться каждый миг».

Он нащупал у себя в кармане записную книжку, большую, как рука, холодную, в переплете слегка шероховатом и черном, как это тоже чувствовалось на ощупь. Мрачная спутница. С немного острым обрезом. Тягостная свидетельница. Он ее только что нашел под кипой бумаг в ящике небольшого стола, у родителей, с которыми позавтракал. Когда он узнал черный клеенчатый переплет и почти не поблекший красный обрез цвета искусанных губ, ему прямо в лицо пахнуло неприятными воспоминаниями.

Он открыл ее и сейчас же закрыл. Но успел прочитать на странице слева:

Рис, шпинат

1 стакан вина сносно

3 ч. посредственно

На странице справа:

Бифштекс

Картофельное пюре

1 стакан вина с водой

2–4 посредственно

4–6 очень плохо.

Виски у него сжались; голова потяжелела. Ожили внезапно муки, перенесенные три года тому назад. Когда прошлое грозно, то нужна осторожность в подходе к нему. Эта записная книжка обладала слишком непосредственной способностью воздействия на память. А между тем, еще и в этот момент молодому человеку приходилось бороться с желанием открыть ее снова. Не потому, что втайне душа лелеет муки и тоскует по ним, когда они ее покидают. Но душа мужественна. Она не любит поворачиваться спиной к неприятелю. И она, кроме того, любознательна. Она — неутомимый экспериментатор. «Попробуем проверить, исцелен ли я. Кажется, я достиг известной безмятежности. Попробуем оценить ее сопротивление разрыву».

«Рис, шпинат… А что я сегодня ел? Хорошее ли у меня сегодня пищеварение? Может быть, этот отзвук смятения во мне… Нет. Наверное, нет. Спору нет, что у меня желудок слабый, и спору нет, что это не имеет никакого значения. Тупик Роне. Обращал ли я когда-нибудь внимание на него? Я бы помнил это название; эту городскую щель, где вот сидит какой-то несчастный. Как хорошо переставать о себе думать. Проводить целые часы, да, часы без мыслей о себе. Когда душа открывает ряд способов отвлекаться от личности…»

«Рис, шпинат…» Странный это был период. В то время он думал, что длительность и степень его уныния — уныния, сохранившегося и после исчезновения первоначальных его мотивов — зависят, быть может, от чисто физиологических причин. Он заметил, что худшие моменты приходились обычно на дневные часы. Некоторые кушанья как будто поощряли эти рецидивы. И он решил обследовать это методически. Принялся записывать то, что ел и пил за завтраком, и состояние духа после данной еды. Два, три раза в неделю он нарочно выбирал подозрительную пищу, чтобы посмотреть, повторяется ли эффект.

Теперь ему представляется несколько наивным это исследование. Но если бы ему пришлось опять бороться с устрашающими приливами отчаяния, долго ли бы он хорохорился? Как знать, за какие бы он уцепился средства, уловки? Он не забыл, что страдание смиряет человека.

«Сегодня утром я проснулся с гадким ощущением. Давно уже не было его у меня, по крайне мере, в такой явной форме. Помню, как я сказал, едва лишь открыв глаза: «Боже, как печальна жизнь». Это была моя первая мысль после хаоса сновидений. И эта мысль стремилась вылиться в формулу. Впрочем, эта фраза: «Боже, как печальна жизнь», — у меня не припев… нет, нисколько… а своего рода готовое суждение, обрядовая сентенция, внезапно вступающая в действие, когда на то есть причины. И повторение этой формулы потому и производит на меня некоторое впечатление, что оно не машинально».