Парижский оборотень

— Конечно, — беспечно ответила девушка.

— Ложь. — Барраль остановился в стороне от толпы и положил руки Софи на плечи. — Зачем вы меня обманываете?

Он грубо потряс ее, громко повторив:

— Отвечайте же, зачем? — Ему хотелось закричать, но он не посмел.

— Не глупите, — раздраженно сказала Софи.

— Ага! Думаете, у меня глаз нет? Вы с каждым днем все бледнее. Стали похожи на привидение.

— Почему вы вечно мне досаждаете?

Лицо Барраля исказилось, словно он собирался заплакать.

— Разве вы забыли, как я вас люблю? — тихим и печальным голосом произнес он.

— Барраль, вы хороший мальчик. Хотелось бы мне тоже вас полюбить. Но теперь уже слишком поздно.

— Не говорите так! — воскликнул он. — Почему слишком поздно? Давайте уедем из этого кошмарного города. Я могу сделать это, как только пожелаю.

Софи не ответила, а лишь посмотрела вдаль, будто пытаясь разглядеть что-то за горизонтом, а он торопливо продолжал:

— Можно вместе уехать в деревню, в мой домик в Валлори[116].

Она перебила его:

— Возьмем фиакр. Я спешу, он уже ждет меня. Сегодня его отправили на Пикпюс, но уже должны были отпустить.

Барраль пробормотал что-то себе под нос. Софи не разобрала слов, но поняла, о чем он.

— С его головы не должен упасть ни один волосок! Предупреждаю, если с ним что-нибудь случится, я себя убью, и не имеет значения, будет в том ваша вина или нет.

— Обещаю, что не трону его, — сказал Барраль, — и сдержу слово. Послушай те, не могли бы вы дать мне свой адрес?

— Для чего? — подозрительно спросила девушка.

Он немного помолчал. Но потом, уже в карете, повторил просьбу.

— Не понимаю, к чему вам мой адрес. Наверное, хотите доложить тете Луизе, куда я сбежала.

— Нет, — твердо сказал он. — Не за этим. Я хочу написать вам письмо. Сами знаете, как долго я писал вам, и это вошло у меня в привычку. Иными словами, мне сложно остановиться. А отдавать письма лично в руки — это совсем другое. Мне так нравилось писать по вечерам и выходить ночью на улицу, чтобы бросить письмо в почтовый ящик.

— Как это мило, Барраль. Вы всегда такой милый.

К его горлу подступил комок. Он попытался воспользоваться ее благорасположением.

— И, конечно, раз уж вы уехали от мадам Херцог, негоже отправлять письма на ее адрес: вы же сами хотите, чтобы она думала, будто мы вместе.

— Вы и вправду очень милы, Барраль, — растроганно повторила Софи. И взяла его за руку. — И чересчур добры ко мне. Ох, вы и не представляете, какая я испорченная. Я делаю такое! Вы должны быть счастливы, что я исчезла из вашей жизни. — Сказав это, она осознала, что испытывает к Барралю не только сочувствие. Поняла, что в ней говорит гордыня. Она считала себя выше «милашки» Барраля. О, она плохая, очень плохая.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Автор приносит извинения за неупорядоченность последних глав. В его оправдание можно заметить, что хронология свидетельства Галье местами не слишком очевидна, а это несколько затрудняет пересказ описываемых событий.

Как говорилось ранее, в Париже Эмар впервые столкнулся с Бертраном лицом к лицу во время расследования на рю де Пикпюс, и, хотя в предыдущей главе мы, стремясь как можно полнее передать содержание записок, успели сбиться с пути прямого изложения истории, в этой мы обязательно к нему вернемся.

Однажды, когда Эмар, недалеко от монастырей на Пикпюс, остановился поговорить со своим знакомым, полицейским комиссаром Клавье, отвечавшим за следствие, к ним подбежал солдат с сообщением о находке трупов в склепе. Клавье поспешил в церковь, Эмар — за ним. Рабочие, которым помогали гвардейцы, выкапывали гробы из земляного пола и тут же выносили их на свет.

Взгляд Эмара остановился на одном из гвардейцев, и по его спине побежал холодок. Галье вздрогнул, но не только из-за того, что в разгоряченном и потном солдате с тяжелым гробом на спине узнал Бертрана. Здесь было и другое.

Несколько месяцев назад Эмар шел по улице где-то в районе Бастилии и по привычке думал о воспитаннике, терзаясь сомнениями, действительно ли стоит искать Бертрана в Париже: возможно, он вообще не приезжал сюда. Внезапно в глаза Галье бросилось красное полотнище, растянутое над магазином. На нем белыми буквами было написано: «Guerre a outrance! Война до победного конца!» Призыв осенял одну из многочисленных лавок, с недавних пор торговавших мясом кошек, собак и крыс.

Эмар не удержался и походя бросил взгляд через дверное стекло. Внутри стояла очередь из домохозяек, кутавшихся в теплые платки. Жена мясника заворачивала мясо в видавшую виды бумагу. Ее муж орудовал тяжелым, обагренным кровью тесаком. Его грубое, оплывшее лицо раскраснелось от напряжения — работа шла полным ходом.