Парижский паркур

Он нахмурился, но тут у него из рюкзака послышался звонок мобильного. «Пип-пип». Обычный гудок, никакого заливистого треньканья. Он достал телефон, глянул на экран, и выражение его лица смягчилась.

– Да, мам. Долетел, конечно. Все о’кей. Да-да, не волнуйся. Послушай, я помню. Не переживай. Зачем она тебе звонит? Послушай, это не нужно. Все, пока.

Став невольной свидетельницей этого разговора, я вдруг подумала: «Может, он тоже с кем-то расстался перед поездкой в Париж. Теперь эта его девушка звонит его матери, а ему это не нравится. И поэтому он не хочет тренировать девушек?»

– Ладно, – сказала я, – проехали. Я поняла, что мне тебя не переубедить. Все. Счастливой тренировки тебе с учениками «Маджестик форс».

Я отошла на другой край крыши и стала смотреть вниз, на кафе. У входа курил охранник, но я думала не о нем, а о том, что, пожалуй, пора сдаться. Ничего интересного в Париже мне явно не светит.

– Послушай, – сказал трейсер за моей спиной, – когда ты приедешь в Москву...

– То найду Академию паркура. Я поняла. Оревуар.

Надо же. Разозлившись, еще одно французское слово вспомнила.

– Чего ты обижаешься, а? Чего тебе так дался паркур? Парням ты и так, наверное, нравишься?

– Очень, – буркнула я, – именно поэтому они так и норовят меня бросить.

Он замолчал. Видно, вспомнил о своей душевной драме.

– Ты не думай, мне плевать, – поспешила я, – ну, что меня бросают. У меня другое горе. У меня творческий кризис. Всю жизнь рисую, а тут не хочется.

– И ты думаешь, паркур поможет тебе этот кризис преодолеть? – сказал он.

Подумал и добавил:

– Вообще, такое случается.

Я с надеждой посмотрела на него.

– Но для этого надо долго тренироваться, – поспешно сказал он, – а ты на сколько приехала?

– На неделю.

– На неделю... Послушай... Паркур – это очень сложный координационный тип деятельности. Вот представь, занимаешься ты боевыми искусствами. Учишься наносить удар. Чтобы довести его до автоматизма, нужно повторить его от пяти до десяти тысяч раз. Одно движение.

Он сделал паузу, отпил воды. Я кивнула.

– А паркур – это много движений. То есть, чтобы довести их до автоматизма, нужно много больше десяти тысяч раз. А чему я смогу научить тебя за неделю?

– Да неважно чему, – воскликнула я, – только бы чему-то новому. Мне нужен новый взгляд, новая точка отсчета, понимаешь?

– Ладно, – сдался он, – за кафе есть детская площадка. Встретимся на ней завтра. В пять утра.

– Отлично, – обрадовалась я, чем явно его удивила.

Однако радовалась я по той причине, потому что в пять утра Ника явно будет спать, и я могу спокойно уйти. Ей ведь не нравится паркур, вдруг из-за него у нее опять настроение испортится?

– Начнем с разминки. Йогой никогда не занималась?

– Как раз занималась!

– Тогда, может, и пойдет дело, – вздохнул он, – штаны есть у тебя спортивные?

– А джинсы не подойдут?

– Лучше штаны...

– Я найду! – пообещала я, пока он не отказался из-за штанов.

– Широкие. Растянутые, – сказал он, кивнув на свои «шаровары».

Вид у него все равно был не слишком радостный. Видно, подсчитывал, сколько крыш он мог бы покорить с пяти до шести утра.

– Вот навязалась, – пробормотал он, совсем как Кальцифер в «Ходячем замке Хаула», когда Софи забралась внутрь замка[12].

– Можно подумать, за вами никто не увязывается, – сказала я, – да вы небось только и делаете, что позируете туристам для фоток.

– Вот этого не бывает, – вскинул он голову, – иначе получится как раз акро-стрит. Паркур – это философия свободного перемещения. Просто куда хочу – туда иду. Границ нет, есть препятствия. Никакой показухи, никаких понтов.

– Расскажи поподробнее, – попросила я, усаживаясь рядом на перила и свешивая вниз ноги.

Он в сотый раз покосился на соседнюю крышу. Потом вытащил из рюкзака вторую бутылку воды, дал мне, тоже развернулся и свесил ноги вниз. При движении с его бутылки слетела крышечка. Я проследила взглядом траекторию ее падения, а потом повернулась к парню и сказала с самым серьезным видом, какой смогла изобразить:

– Надо ее поднять.

Тут он расхохотался. Наконец-то.

– Ника! – завопила я, вваливаясь через полчаса в нашу комнату, – ты не представляешь, кого я встретила на крыше!

– Карлсона?

Я улыбнулась. Ника по-прежнему была у трельяжа. Только теперь она красилась, макая то одну, то другую кисточку в разные баночки и коробочки с тенями, расставленными по полочке. Она глянула на мое отражение в зеркале и изогнула дугой правую бровь.

– Его зовут Грей, – сказала я, – ну, в смысле, это ник. Это тот парень, который перепрыгнул через дядьку, завязывающего шнурки, в аэропорту...

Я вдруг испугалась: а если Ника разозлится, вспомнив этот эпизод? Ей он тогда не понравился. Однако она лишь хмыкнула и достала из косметички большую кисточку для румян.

– Меня он не интересует, – гордо сказала Ника, нанося слой румян на скулы, – меня интересуют только нормальные бойзы, а не психи, которые гуляют по крышам.