Парижский шлейф

Господи, ну как же он похож на Николая! Невозможно отделаться от чувства, что они – один и тот же человек. Только этот, последний, не такой взрослый и не такой циничный. Наоборот, трогательный и юный.

– Ну, устроиться на нормальную работу, – предложила она, – государство разве детям-сиротам не помогает с трудоустройством после учебы?

– С институтом помогли, – он снова опустил глаза, – а дальше мы должны сами. И вообще, я больше не ребенок. Обязан один…

– А друзей у тебя нет? – сердце больно сжалось.

– Нет, – Иван пожал плечами. – Из тех, с кем вместе выпускались, кто пьет, кто колется, кто сидит. А больше я никого не знаю. Понимаете, ребятам нашим очень тяжело: уходят из детского дома в восемнадцать и сразу остаются наедине с целым миром. Ни жизни не знают, ни людей, денег нет – в общем, реальность обрушивается на голову сразу. И больно бьет по мозгам. Не знаю, как объяснить, наверное, вы не поймете.

– Пойму… – Настя напряженно замолчала. Она вспомнила себя – наивную девушку, которую опекали и ограждали от реалий жизни родители. Не позволяли быть самостоятельной. Подменяли правду на придуманный ими суррогат, а потому не смогли сберечь. Если бы она не жила отстраненными мечтами… А впрочем, давно пора забыть. Настя подумала, что восемнадцатилетних ребят, только вышедших в жизнь из детского дома, разрушает столкновение с болью и грязью, мучает чувство неприкаянности, одиночества, страха. Знала она, пережила эти гадкие ощущения.

– Мне раздеться? – Иван едва вымолвил заранее заготовленную фразу, покраснев до ушей, и тут же начал оправдываться. – Мне сказали, в таких клубах всегда просят снять одежду.

– Не надо, – Настя отмахнулась от него в ужасе. Ей теперь казалось, что Иван – это она сама десять лет назад: доверчивая и невинная. И от его вопроса стало невыносимо тошно.

– А что? – Он испуганно таращил на нее красивые синие глаза. – Вы меня не берете? Поймите, я никуда не уйду, пока не согласитесь. Мне не на что жить. Ваш заместитель сказал, что я очень даже подходящая кандидатура, сказал, вы меня возьмете с руками и ногами…

– Прекрати! – Настя зло на него посмотрела и впилась побелевшими пальцами в подлокотники кресла.

О чем этот ребенок говорит?! Он хочет, чтобы она заставила его, беззащитного и такого наивного, раздеваться перед похотливыми тетками, выставлять себя напоказ?! Чтобы за три месяца он превратился из молодого мужчины в тряпку, в легкую наживу для чужих извращенных желаний? Н-е-ет. Он просто бредит. Этот неизвестно как забредший сюда мальчишка, невероятно похожий на Николая.

– А вы – очень красивая, – едва слышно прошептал он, и Настя от его слов вздрогнула, – особенно когда злитесь.

– Так, – Настя покраснела до кончиков ушей, хотя изо всех сил старалась скрыть внезапное, бог знает откуда вынырнувшее, смущение, – соблазнять будешь наших клиенток! Если я возьму тебя. Понял?

– Как скажете, – улыбнулся Иван. И Настю бросило от этой ясной и искренней улыбки в жар.

– Анастасия Петровна, – вихрастая голова Олежека просунулась в дверной проем, – Лидия Сергеевна звонит – говорит, вы не отвечаете по своему мобильному. Она вас через полчаса в ЦДЛ ждет.

– Отмени, – коротко бросила ему Настя (странно, она и не слышала никаких звонков), но потом все-таки спохватилась: – Подожди, я сейчас сама ей перезвоню.

Иван смущенно опустил глаза: он понял, что Анастасия Петровна собирается отменить какую-то важную встречу из-за него. Может, он все-таки понравился ей? Может, она возьмет его на работу?! И тогда закончатся его мытарства и стыдная нищета: появятся деньги, чтобы платить за квартиру, чтобы покупать еду и отправлять в журналы стихи, которые не дают ему покоя, рвутся наружу. Да, аморально и грязно танцевать полуголым на сцене, но сдохнуть от голода потому, что ты никому не нужен, – не лучше. И он ведь не собирается заходить далеко – потанцует пару месяцев, отложит немного денег и спокойно начнет искать приличную работу. Лучше всего в какой-нибудь газете или в издательстве.

Он дождался, когда за Олегом закроется дверь, собрался с духом и, почувствовав момент – либо сейчас, либо никогда, – выпалил срывающимся голосом:

– Анастасия Петровна, так вы меня берете? Глаза у Насти расширились, она отпрянула.

– Нет!

– Как?! – Он моментально сник, глаза потухли, губы едва заметно дрогнули. – Неужели я вам не нравлюсь?

– Бред какой! – Настя сжала пальцами виски.

Она хотела еще добавить: «Прекрати навязываться, как проститутка, у тебя же на лбу написано, что ты – ребенок», но не смогла больше вымолвить ни слова. Вот она – страшная инфекция, которая передается из уст в уста, болезнь, разрушающая души. Молодые люди думают, что выставлять свое тело на продажу легко и безопасно для жизни. Они не понимают, не представляют себе последствий. Никто ведь не станет рассказывать им позорную правду, покажут лишь блестящую сторону медали.

Настя помолчала, думая, как проще объяснить этому мальчику, что на работу она его никогда не возьмет. Потом с трудом выудила из забуксовавшей памяти обычный вопрос-аргумент, которым всегда предваряла отказы.