Парк-авеню 79

Мэри решительно пошла через двор к воротам. Темное узкое казенное пальто делало ее выше и стройней, но почти не защищало от порывов ноябрьского ветра.

Старик-привратник издали заметил девушку и, прихрамывая на искалеченных ревматизмом ногах, вылез из своей будки. Его отечное пергаментное лицо расплылось в приветливой улыбке.

— Домой, Мария?

— Нет у меня дома, папаша. И имени прежнего нет. Теперь я не Мария, а Мэри.

Старик покачал головой:

— Напрасно все это. Кем бы ты себя не назвала, для меня останешься Марией. Навсегда. Разве в имени дело? Ведь ты не сможешь сменить свою польскую кровь на какую-то еще? То-то же...

— Чтобы получить от жизни то, что мне нужно, я многое могу сменить.

— Но только не себя. Такое никому не удавалось. И куда же ты теперь денешься?

— Пока не знаю. Сначала в гостиницу. Сниму номер, залезу в ванну и два часа буду там мокнуть. Потом пробегусь по магазинам, куплю вместо этого тряпья приличные шмотки. Потом... потом съем роскошный обед, схожу в кино... Съем две порции мороженого. Ну, а вечером вернусь в гостиницу и посплю до двух часов дня! Правда, здорово?

— А что ты собираешься делать после двух часов дня?

— Найду работу и начну вкалывать.

— Начни с этого, деточка. Без денег тебе не прожить.

Железные ворота плавно распахнулись.

Старик театрально вытянул руку:

— Мир ждет тебя, Мария! Пусть он будет добрым.

Девушка уже вышла на улицу, но потом быстро вернулась к будке и поцеловала привратника в прохладную морщинистую щеку.

— Прощайте, папаша. Не болейте.

Старик грустно кивнул:

— Прощай, Мария.

— Папаша, вы — единственный в этом заведении, без кого я буду скучать на свободе.

Он смущенно проворчал:

— Так я тебе и поверил! Наверное, всем мужикам говоришь что-нибудь в этом роде?

Мэри рассмеялась:

— Нет. Вам одному! Хотите меня напоследок пощупать? Только в темпе.

Старик ответил с непривычным достоинством:

— Нет, Мария.

Она изумленно переспросила:

— Нет? Но почему?

— Все это надо не мне, а девочкам. Ведь вам очень плохо в тюрьме. Хуже, чем мужчинам. Женщине необходимо знать, что она кому-то нужна, кому-то нравится. К женщине обязательно кто-то должен приставать, пусть даже старик, если нет никого помоложе. А кому вы здесь нужны? Никому. Ни семье, ни ухажерам. Вот потому я с вами и заигрываю. Девочки отбиваются, хохочут, а сами довольны. И мне приятно доставлять вам хоть какую-то радость.

Мэри порывисто обняла старика, еще раз поцеловала в щеку.

— Спасибо, папаша.

За воротами ее догнал надтреснутый голос:

— Мария! Постарайся вести себя хорошо.

Девушка помахала рукой:

— Постараюсь!

Она оказалась на улице. Обычной городской улице, а не в зоне для прогулок. Ноги ступали непривычно мягко. Мэри топнула — звук мгновенно погас под каблуком. Ну, конечно, она совсем забыла, что улицы покрыты асфальтом. Там, в колонии, повсюду лежал бетон, и каждый шаг гулко прокатывался по коридору, двору и спальне. Девушка снова топнула — тишина. Какое счастье! Господи, ведь это — свобода!

Легко подпрыгивая, Мэри перебежала через улицу.

Неожиданно чья-то сильная рука выхватила сзади чемодан, и знакомый голос весело спросил:

— Ты забыла про машины, крошка? Напрасно, ведь они могут задавить.

Девушка замерла. Конечно, она узнала этот голос, как узнала бы его из тысячи голосов. С той минуты, когда перед ней раскрылись глухие ворота колонии, Мэри ждала, что вот-вот откуда-нибудь из-за угла появится Майк.

Она повернулась, без всякой радости посмотрела в улыбающееся лицо и ответила таким тусклым голосом, словно разговаривала со случайным прохожим:

— За полтора года можно забыть не только про машины.

Майк все еще улыбался, но в голосе появилась тревога:

— Поедем ко мне домой, Мария.

Девушка не ответила.

— Поехали... Я с утра жду тебя здесь.

Мэри покачала головой:

— Нет. Это невозможно.

Улыбка погасла. Теперь на его лице отражалась обида, только обида.

— Как же так, Мария? Я...

Она выдернула чемодан из бессильно опущенной руки Майка.

— Куда мы поедем? Зачем? Ведь ты меня совсем не знаешь... теперешнюю. Все изменилось. Даже имя.

— Мне наплевать на то, что изменилось. И хоть ты не ответила ни на одно мое письмо, я хочу забрать тебя домой.

Мэри вскинула голову:

— А я не собираюсь туда ехать.

Майк умоляюще смотрел в ее глаза:

— Я люблю тебя, Мария. По-прежнему люблю. Раньше, до колонии ты говорила, что тоже любишь меня.

— Тогда мы были детьми и ничего не понимали в жизни.

— Ты говоришь так, будто стала древней старухой. Подумай, прошло всего полтора года, и у нас еще все впереди.

— Боюсь, что у нас с тобой впереди нет ничего. Эти полтора года стоят сотни лет. Я быстро повзрослела.

— Знаешь, ведь я тоже не мальчик, однако мне отношение к тебе осталось прежним. А твое?

— Нет.

Майк горестно покачал головой:

— Господи, что они с тобой сделали?

— Ничего. Во всем виновата я сама. Прощай, Майк. Нам никогда не вернуться в детство... К сожалению.

Девушка уже хотела уйти, но он в отчаянии схватил ее за руки.

— Что случилось, Мария? Расскажи мне. Я имею право знать все.