Парк Горького

Оба поднялись из воды. Унманн попытался его оттолкнуть, но Аркадий с силой вогнал нож еще глубже и повернул его кверху. Ямской метался возле бассейна, выбирая место для выстрела. Унманн бил Аркадия по голове, а он все теснее прижимал его к себе, отрывая от земли. У Унманна не хватало сил освободиться, и он попытался укусить противника. Аркадий повалился на спину, увлекая Унманна за собой в воду. Немец оказался сверху и схватил Аркадия за горло. Лежа на дне бассейна, он открыл глаза. Лицо Унманна гримасничало, дрожало, двоилось, снова сходилось и переливалось как ртуть, становясь все менее отчетливым. Оно разделилось на несколько лун, а луны раскололись на дрожащие лепестки. Потом Унманна закрыло темное красное пятно, его руки обмякли, и он исчез из виду.

Аркадий выскочил из воды, хватая ртом воздух. Рядом на воде покачивался труп Унманна.

— Ни с места!

Аркадий слышал оклик Ямского, но у него и так не было сил двигаться.

Ямской, целясь в него, стоял на краю бассейна. В пустом парке оглушительно прозвучал выстрел крупного огнестрельного оружия, но Аркадий не увидел ожидаемой вспышки. Он лишь заметил, что с Ямского слетела шляпа и вместо нее на бритой голове возникла корона с неровными зубцами. Прокурор с недоумением стер со лба кровь, но она продолжала течь, хлынула фонтаном. За спиной Ямского с пистолетом в руках стояла Ирина. Она выстрелила еще раз. Голова Ямского дернулась. Аркадий увидел, как отлетело ухо. Она выстрелила в третий раз, на этот раз в грудь. Прокурор зашатался. После четвертого выстрела он упал в воду и пошел ко дну.

Ирина вошла в бассейн, чтобы вытащить Аркадия. Она взваливала его на край бассейна, как вдруг рядом с ними из воды по пояс поднялся Ямской. Уже не видя их, он опрокинулся навзничь с нечеловеческим воплем:

— Осборн!

И снова плавно опустился на дно. А у Аркадия в ушах еще долго отдавался этот безумный крик.

Шатура

1

Он был трубопроводом. В одни трубки в него вливались кровь и физиологический раствор, через другие вытекали больная кровь и отбросы организма. Каждые несколько часов, когда вместе с сознанием возвращался страх, сестра вводила ему морфий, и он воспарял над кроватью, взирая сверху на этот неприглядный процесс удаления отходов.

У него не было ясного представления, как он сюда попал. Он смутно помнил, что кого-то убил, и равнодушно думал, что, видно, была кровавая резня. Он не мог с уверенностью сказать, был ли он преступником или жертвой. Его это беспокоило, но не очень. Большей частью он видел себя в дальнем верхнем углу комнаты, наблюдающим оттуда за тем, что происходит. Над кроватью то и дело склонялись и что-то шептали сестры и врачи. Врачи затем отходили и шептали сидевшим в дверях двоим мужчинам в обычной одежде и стерильных масках, а те, в свою очередь, открывали дверь и шептали другим в коридоре. Однажды приходила группа посетителей. Среди них он узнал генерального прокурора. Вся делегация стояла в ногах кровати и разглядывала лежащее на подушке лицо с видом туристов в чужой стране, которые пытаются разобрать, что там написано на придорожной вывеске, но безуспешно. Наконец они покачали головами, приказали врачам не дать умереть больному и удалились. В другой раз в палату для опознания пропустили капитана с пограничного поста. Аркадий никак не реагировал, потому что в этот момент у него началось кровотечение, изо всех отверстий побежала жидкость, полиэтиленовые отводные трубки внезапно окрасились в яркий красный цвет.

Позднее его привязали к кровати ремнями, а сверху соорудили полупрозрачный тент из синтетической пленки. Ремни не ограничивали его в движениях — он не думал двигать руками — но тент почему-то не давал ему парить в воздухе. Он чувствовал, что врачи уменьшают дозу морфия. Днем он смутно ощущал движущиеся вокруг него цветные пятна, а по ночам, когда открывалась дверь и в комнату проникал свет, он испытывал приступы страха. Страх имел реальную основу, и он это чувствовал. Среди всех галлюцинаций, вызываемых наркотиками, только страх был реальным. Время, измеряемое уколами, не двигалось — была только грань между забытьем и болью. Зато существовало ожидание, не его собственное, а ожидание людей в дверях и за дверью. Он знал, что они здесь ожидают его.

— Ирина! — вслух произнес он.

Тут же услышал скрип стульев и увидел спешащие к тенту тени. Когда откинулись стенки тента, он, закрыв глаза, с силой дернул рукой, пытаясь освободиться от ремня. Одна из трубок соскочила, и из руки хлынула кровь. От дверей послышались быстрые шаги.

— Говорила же вам, не троньте его, — сказала сестра. Она зажала вену и поставила на место трубку.

— Мы не трогали.

— Не сам же он это сделал, — сердито сказала сестра. — Он ведь без сознания. Посмотрите, что вы натворили!

Он закрыл глаза и представил, что творится на простынях и на полу. Сестра пришла в ярость, остальные, даже тупицы из КГБ, увидев столько крови, страшно перепугались. Он слышал, как они, ползая на коленях, вытирали на полу. Они не промолвили ни слова о том, что он просыпался.

Где сейчас Ирина? Что она им сказала?