Парк Горького

— Ничего, — успокоил Приблуда, — зато завтра попируем грибами. Смотрите, сколько набрал, — он открыл свое лукошко, полное самых разных грибов, подробно объясняя Аркадию, какой гриб на что годится и по каким праздникам его лучше всего подавать. — А что у вас?

Аркадий открыл свое лукошко и высыпал на землю свою дневную добычу — сплошь зеленовато-бледные грибы на тонких ножках.

Приблуда аж подскочил.

— Да это же поганки! Вы что, с ума сошли?

— Доктор приказал убить меня, — сказал Аркадий. — Вы не сделали этого по пути сюда, значит, убьете на обратном пути? Ждете, когда стемнеет? Как это будет — выстрел в голову или игла в руку? А почему бы не грибы?

— Прекратите!

— Не будет завтра пиршества, майор. Меня не будет в живых.

— Он не приказывал, а только советовал.

— Он что, сотрудник КГБ?

— Такой же майор, как и я.

— Он передал вам портфель.

— Я его спрятал. Так человека не убивают.

— Неважно как. Такое предложение является приказом.

— Я потребовал письменного приказа.

— Вы?!

— Да, я, — с вызовом ответил Приблуда. — Не верите?

— Тогда завтра поступит письменный приказ, и вы меня убьете. Какая разница?

— Сдается мне, что вокруг этого решения идут споры. Врач слишком торопится. Мне нужны конкретные письменные указания. Я не убийца. Я такой же человек, как и вы, — Приблуда поддал ногой поганки. — Я человек.

На обратном пути Приблуда выглядел более несчастным, чем Аркадий. Аркадий дышал полной грудью, словно хотел выпить до дна свежий ночной воздух. Он размышлял о свое старом враге, устало шагавшем рядом. Приблуда убьет его, как только получит письменный приказ, но он все же взял на себя риск, отказавшись исполнить его по первому слову. Для обреченного человека это была мелочь, но для Приблуды она имела значение — как-никак пятно на послужном списке.

— Венера, — показал Аркадий на яркую звезду у горизонта. — Вы из деревни, майор, должны знать звезды.

— Сейчас не время глядеть на звезды.

— А там Плеяды, — показал Аркадий. — Вот Цефей, над ним Рыбы, а вот Водолей. Чудесная ночь. Если не считать пожара, это первая ночь с тех пор, как я здесь, когда я не в доме, а вот там хвост Тельца.

— Вам бы надо было стать астрономом.

— Возможно.

Некоторое время они шли молча. Только звуки шагов, хруст обгоревшей земли да шелест травы. Появился дом, ярко озаренный желтыми огнями. Аркадий различал бегущих от дома людей с карманными фонарями и винтовками. Он отступил в тень, чтобы лучше видеть ночь.

— Мы все сходим с орбиты, майор. Все вместе. Кто-то притягивает меня, я притягиваю вас, кого притягиваете вы?

— Я должен знать одну вещь, — сказал Приблуда. — Если бы мы знали друг друга год назад, вы бы все равно не давали мне жизни?

— За двоих убитых на Клязьме?

— Да, — Приблуда серьезно посмотрел на Аркадия.

Аркадий слышал крики, хотя трудно было разобрать слова. Собственное затянувшееся молчание смущало его, а для Приблуды было просто невыносимым.

— Может быть, — ответил Приблуда на собственный вопрос, — если бы мы тогда были друзьями, я бы так не сделал.

Аркадий повернулся в сторону приближавшихся шагов, и ему в лицо ударил свет фонаря.

— Всякое бывает, — сказал он.

Один из охранников ударом приклада привычно сбил Аркадия с ног.

— У вас новые посетители, — сообщил другой Приблуде. — Обстановка меняется.

3

В октябре Аркадия самолетом доставили в Ленинград и привезли в здание, похожее на огромный музей. Это был Дворец пушнины. Его провели в обрамленный белыми колоннами амфитеатр, уставленный рядами столов и стульев. На сцене на возвышении ждали пять офицеров КГБ в форме — генерал и четыре полковника. Во Дворце стоял запах несвежего мяса.

Генерал принял иронический тон.

— Говорят, что здесь пахнет любовью, — он вздохнул. — А я бы предпочел поговорить о национальных интересах. Дело в том, Аркадий Васильевич, что каждый год сюда съезжаются коммерсанты со всех стран мира и, сидя за этими столами, тратят семьдесят миллионов долларов на советскую пушнину. Советский Союз — главный экспортер пушнины. И всегда им был. И дело здесь не в норках, они хуже американских, и не в рысях, их слишком мало, и не в каракуле, это в конечном счете всего лишь овчина. Дело в советском соболе. Соболь идет дороже золота, если брать грамм за грамм. Как, по-вашему, советское правительство должно отнестись к утрате монополии на соболя?

— У Осборна всего шесть соболей, — заметил Аркадий.