Парк Горького

— Скребок, ниггер, красавчик, пижон, кокосовый орех. Эй, Родни, — обратился Кервилл к хохочущему детективу, — если этот парень когда-нибудь станет американцем, то ему придется выучить всю эту грамоту.

— Почему ты не любишь ФБР? — спросил Аркадий.

Кервилл чуть повернул свою могучую фигуру. На лице появилась ухмылка.

— Ну, для этого много причин. Если из профессиональных соображений, то потому что ФБР не занимается расследованием, а содержит стукачей. Какие бы дела ни проходили — шпионаж, гражданские права, мафия — все, что они знают, так только от осведомителей. Большинство американцев недолюбливает доносчиков, так что бюро приходится якшаться с особым сортом людей. Их доносчики — или психи, или последние сволочи. Когда бюро сталкивается с подлинной жизнью, неожиданно выплывает какой-нибудь выродок, который умеет задушить человека струной от пианино. Поймали, скажем, такого выродка, и он готов заложить всех своих дружков. Он говорит бюро, что тому хочется услышать, а если и не знает, то присочинит. Видишь теперь, в чем разница. А сыщик идет на улицу и сам копает информацию. Он готов запачкаться, потому что его призвание — быть детективом. А агент бюро — это же адвокат или бухгалтер. Ему хочется сидеть в кабинете, прилично одеваться и при случае заниматься политикой. Такой сукин сын покупает по выродку в день.

— Не все доносчики — выродки, — буркнул про себя Аркадий. Перед глазами встал Миша, каким он его видел в церкви. Он выпил еще, дабы избавиться от наваждения.

— Когда этот выродок все выложит, ему дают другое имя и отправляют в другое место. Если такой выродок пристукнет кого-то еще, бюро найдет, куда его переправить. Есть психопаты, которые поменяли четыре, пять мест, — и до них совершенно не добраться. Я, скажем, не могу их арестовать — у них больше привилегий, чем у Никсона. Вот как бывает, когда не делают дело сами, а живут за счет выродков.

Детектив вернулся с пластмассовой корзиночкой для орешков. Кервилл высыпал туда орешки.

— Пока не садился, Билли, — попросил он, — позвонил бы чернильницам и узнал бы, отпустили ли уже нашего приятеля Крысу.

— Де-ерьмо, — сказал Билли, но звонить пошел.

— Что он сказал? — не понял Аркадий.

— Две лопаты дерьма, — пояснил Родни.

— Осборн говорит, что он осведомитель ФБР, — сказал Аркадий.

— Ага, знаю. — Кервилл поднял очи кверху, словно посмотрел на луну. — Представляю себе ту минуту, когда Джон Осборн прошествовал в бюро. Там все, небось, наступили на собственные яйца — так быстро повскакивали с мест. Такие, как он, — вхож в Кремль, в Белый дом, в высшее общество — не возьмут ни пенса, наоборот, если нужно, с потрохами купят любого сотрудника бюро. Запанибрата со всеми розовыми здесь и красными там. О таком осведомителе можно только мечтать.

— А почему же он не подался в ЦРУ?

— Потому что котелок хорошо варит. У ЦРУ тысячи источников информации о России, сотни людей мотаются туда и обратно. А ФБР пришлось закрыть московскую контору. У них только и есть что Осборн.

— Но он мог снабжать их только слухами, не больше.

— А им другого и не надо. Им всего-то и нужно, чтобы подсесть к кому-нибудь из конгрессменов и прошептать на ушко, что из собственных секретных источников им известно, что у Брежнева сифилис. Точно так же, как они нашептывали о братьях Кеннеди и о Кинге. На такие вещи конгрессмены готовы раскошелиться, для того и федеральный бюджет. А теперь бюро придется расплачиваться — Осборн требует платить по векселям. Он хочет, чтобы бюро взяло его под защиту, и не собирается менять фамилию или прятаться. Он взял бюро за нежные яички и только еще начинает их крутить.

Под разглагольствования Кервилла Аркадий умял все орешки. Налил себе еще.

— Но он украл соболей и должен их вернуть.

— Да ну? А Советский Союз вернул бы, если бы их украл КГБ? Он теперь герой.

— Он же убийца.

— Это ты говоришь.

— Я не КГБ.

— Я говорю. В этом мире мы не в счет.

— Его не отпустили, — вернулся от телефона Билли. — Теперь хотят задержать его за непристойное поведение в пьяном виде. Приговор через час.

Голос Билли напоминал Аркадию звук саксофона.

— Вот эти двое, — он внимательно посмотрел на Билли и Родни, — не они ли красят контору напротив моего номера?

— Смотрите-ка, — сказал им Кервилл. — Я вам говорил, что он не дурак.

Они вышли из бара. Билли и Родни уехали на красной машине с откидным верхом. Кервилл и Аркадий пошли пешком по беспорядочно пересекающимся улицам района, который Кервилл называл Деревней. Шел не очень густой снег, освежавший ночной воздух. На Бэрроу-стрит они остановились перед увитым лозой трехэтажным кирпичным домом с мраморными ступенями, зажатым между почти такими же домами. Аркадий без слов понял, что это был дом Кервилла.

— Летом с этой глицинией никакого сладу — сущий ад, — У Большого Джима и Эдны одно время жил русский, который был слабоват в английском. Когда приглашали друзей, он говорил им, пусть ищут дом, «увитый истерией». Довольно похоже.

В темноте дом казался парящим в воздухе.