Парк Горького

В номере внезапно появился Фет.

– Раз вы все равно здесь, я подумал, что прослушаю еще несколько своих пленок, – сказал он.

– Уже поздно. На улице льет, Сергей?

– Да, – Фет положил свое сухое пальто на спинку стула и сел за магнитофон. Даже соврать грамотно не хватило ума, подумал Аркадий. Молодой человек долго поправлял очки на носу и раскладывал свои заточенные карандаши. В номере, наверное, был микрофон, но им надоело слушать, как Аркадий читает записи или прослушивает пленки, и они приказали бедняжке Фету идти на прорыв. Это означало, что им по-настоящему интересуются. Очень хорошо.

Фет мялся.

– Что у тебя, Сергей?

Фамильярное обращение выбивало Фета из колеи. Он ерзал на стуле, собираясь с духом.

– Такой подход, следователь…

– Рабочий день кончился, зови меня товарищ.

– Спасибо. Этот подход… Все время спрашиваю себя, не ошибаемся ли мы.

– Я тоже. Начали с трех покойников и ни с того ни с сего взялись за записи и стенограммы разговоров людей, которые в конечном счете являются нашими желанными гостями. Возможно, мы занимаемся совсем не тем, чем надо, и весь наш труд – напрасная трата времени. Именно об этом ты думаешь, Сергей?

Фет, казалось, задохнулся от неожиданности.

– Да, старший следователь.

– Прошу, называй меня товарищем. В конце концов, как можно связать сотрудничающих с нами иностранцев с этим преступлением, когда мы даже не установили личность жертв и не знаем, за что их, в сущности, убили?

– Как раз об этом я и думал.

– А может, вместо иностранцев заняться сотрудниками конькобежной базы или установить фамилии всех, кто бывал в Парке Горького этой зимой? Как думаешь, лучше?

– Нет. Впрочем, может быть.

– Ты, Сергей, говоришь одно, думаешь другое. Давай начистоту – что тебе не нравится. От критики только польза. Она помогает определить цель и совместно двигаться к ней.

Двусмысленный намек на «совместное движение к цели» привел Фета в еще большее смятение, и Аркадий пришел на помощь.

– Я хочу сказать, что и при едином мнении возможны два разных подхода. Так вернее, Сергей?

– Да, – заново начал Фет. – Я подумал, что, возможно, в ходе расследования вскрылись какие-то неизвестные мне обстоятельства, которые вызвали необходимость сосредоточить внимание на записях, полученных у госбезопасности.

– Сергей, я вполне понимаю тебя. Но я также понимаю русского убийцу. Им руководят чувства, а не рассудок. Он убивает, по возможности, не на людях. Правда, теперь у нас нехватка жилья, но, когда дела пойдут лучше, станет больше убийств в домашней обстановке. Во всяком случае, можно ли представить себе русского, рожденного революцией, который бы заманил трех человек в самый большой парк культуры в Москве и там хладнокровно расправился с ними? Ты можешь такое представить?

– Я не совсем вас понимаю…

– Разве не видно, что в самом убийстве содержится доля шутки, вернее, издевки?

– Ничего себе шутка! – Фета даже передернуло от отвращения.

– Подумай над этим, Сергей. Поломай голову.

Спустя несколько минут Фет, извинившись, ушел.

Аркадий вернулся к пленкам Осборна с намерением закончить январские записи, прежде чем улечься спать на раскладушке. В круге света от настольной лампы он выложил на лист бумаги три спички. Вокруг спичек нарисовал контуры поляны.

Осборн:

– Разве советская публика поймет «Постороннего» Камю? Убийца безо всякой причины, просто от скуки, лишает жизни совершенно незнакомого человека. Это чисто западное явление. Буржуазный комфорт неизбежно порождает скуку и ведет к немотивированному убийству. Полиция уже к этому привыкла. Но здесь, в прогрессивном социалистическом обществе, никто не заражен скукой.

– А как же «Преступление и наказание», Раскольников?

– Лишнее доказательство моей правоты. При всех экзистенциалистских разглагольствованиях даже Раскольников просто-напросто хотел присвоить лишний рубль. Найти у вас немотивированный поступок – все равно что увидеть за окном тропическую птицу. Произошла бы массовая неразбериха. А убийцу из пьесы Камю здесь бы никогда не поймали.

* * *

Ближе к полуночи он вспомнил о Пашиной записке. На его столе лежала выписка, подколотая к досье немецкого подданного Унманна. Слезящимися от усталости глазами Аркадий стал просматривать документы.