Парк Горького

– Детектив, – поправил Кервилл.

– Тогда вы должны мне помочь, – как само собой разумеющееся, сказал Аркадий, потому что сам в этом не сомневался. – Вы видели, что Голодкин выходил от меня с нашим сотрудником, моим другом Пашей Павловичем. (Это имя ничего ему не говорит, подумал Аркадий.) Во всяком случае, он был очень хорошим парнем, мы часто работали вместе. Час спустя их убили в квартире Голодкина. Бог с ним, с Голодкиным. Но чего бы это мне ни стоило, я разыщу негодяя, который убил Пашу. Вы сами детектив и понимаете, что значит потерять такого друга…

– Ренко, идите вы… знаете куда?

Аркадий машинально поднял самодельный пистолет. Он увидел, что целится между глаз Кервилла, и почувствовал, что нажимает на спуск, так что сложенная вдвое резиновая лента и стержень начали плавно двигаться. В последний момент он отвел ствол. Шкаф подпрыгнул, и в его дверце за ухом Кервилла появилась дыра размером два сантиметра. Аркадий застыл от неожиданности. За всю свою жизнь он не был так близок к тому, чтобы убить человека, а если еще учесть «точность» оружия, он вполне мог и не промахнуться. На побледневшем лице Кервилла было написано крайнее изумление.

– Убирайтесь, пока еще можете, – промолвил он.

Аркадий бросил пистолет. Не спеша взял из чемодана рисунки рентгеновских снимков и зубные формулы. Оставив у себя значок, бросил бумажник.

– Значок мне нужен, – поднялся со стула Кервилл.

– Не здесь, – Аркадий направился к двери. «Это мой город», – сказал он про себя.

* * *

Вечером в лаборатории никто не дежурил. Аркадий сам сравнил рисунки на кальке и зубную формулу с материалами, что были у Левина. Он был уверен, что Уильям Кервилл, скорее всего, бродит по городу, избавляясь от своего оружия – здесь бросит ручку, там – ствол. К тому времени, когда он добрался до Новокузнецкой и написал докладную Ямскому, по его представлениям выходило, что Кервилл, вероятно, уже просит убежища в американском посольстве. Прекрасно – тем больше доказательств для прокурора, потому что теперь было вполне ясно, что третьим убитым в Парке Горького был Джеймс Кервилл. Аркадий оставил докладную на столе у заместителя Ямского – до завтрашнего утра.

* * *

Яркий луч прожектора столбом стоял в центре Москвы. Нет, двигался. Послышался звук, будто перекатывали камни. Аркадий остановил машину и стал смотреть с набережной, как бороздил реку ледокол, раздвигая вставшую дыбом груду льда, толкая льдины, которые то всплывали, то исчезали под напором течения. Вода, вырвавшись на свободу, извивалась черными струями.

Аркадий ехал вдоль реки, пока у него не кончились сигареты. Он был потрясен неожиданной встречей в «Метрополе». Правда, он не убил Уильяма Кервилла, но хотел убить и был на волосок от этого. Он был потрясен, потому что особенно не думал, чем все могло кончиться. Он предполагал, что то же самое относилось и к Кервиллу.

* * *

Проезжая мимо Парка Горького, он увидел свет в студии Андреева на верхнем этаже Института этнологии. Несмотря на полночь, антрополог приветливо встретил Аркадия.

– Я делаю вашу работу во внеурочное время, так что будет вполне справедливо, если вы составите мне компанию. Налегайте, ужина хватит на двоих, – Андреев подвел Аркадия к столу, где головы кроманьонцев уступили место тарелкам. – Вот свекла, лук, колбаса, хлеб. Извините, водки нет. По собственному опыту знаю, что карлики быстро пьянеют, а лично я не могу представить себе ничего более нелепого, чем пьяный карлик.

Андреев был в таком хорошем настроении, что Аркадий не решался сказать, что расследование, по существу, ни к чему не привело.

– Понимаю, вы хотите увидеть ее, – истолковал Андреев нерешительность Аркадия. – Поэтому вы и проезжали мимо.

– Неужели закончили?

– Пока нет. Хотя можно взглянуть. – Он снял тряпку с гончарного круга и показал, как продвигается работа.

Все мышцы шеи были на месте, образуя грациозную розовую колонку, которую оставалось покрыть кожей. Из носовой впадины вокруг линии десен и зубов развертывался узелок розовых мышц. Плоские мышцы веером расходились по скуловым и височным костям, сглаживая углы подбородка. Переплетение розовых пластилиновых полос и узелков смягчало жесткие очертания черепа и одновременно придавало ему вид ужасной смертной маски. Голова пристально смотрела двумя карими стеклянными глазами.