Парк Юрского периода: миллионы лет спустя

«Блейзеры» мягко тронулись и, набирая скорость, покатили от гостевого корпуса. Иногда машины вздрагивали на стыках. В такие моменты Малколм ухмылялся. Грант, сидящий между Элли и Лекс, смотрел в окно, откровенно наслаждаясь природой парка. Наступало время «последней волны», предсумеречный час, когда животные и птицы, бодрствующие днем, в порыве странного отчаяния начинают галдеть и резвиться, торопясь прожить оставшиеся крохи солнечного дня. В розово-оранжевых лучах, все больше заливающих этот причудливый экзотический мир, они мелькали среди деревьев, кувыркались в ало-голубом небе, вспархивали с качающихся ветвей. Обезьяны перелетали с дерева на дерево над самыми крышами машин и высоко, у самых верхушек пальм. Сумрак мягким серым ковром уже начал стелиться по траве, но до настоящей темноты было еще довольно далеко, и это обстоятельство радовало Гранта. Он подумал о том, что адвокат и Хаммонд были правы: динозавры на фоне заката должны представлять футуристическое, удивительное зрелище. Они — часть природы, пусть даже искусственно созданной людьми, но от этого не ставшей менее прекрасной. Парк был великолепен в кроваво-красном величии заката.

«Блейзеры» сбавили ход, нырнули в живой тоннель, сплетенный ветвями огромных фикусов, и через минуту выползли к исполинским воротам. По обеим сторонам их украшали горящие желто-оранжевым огнем факелы, а сами они, благодаря последним солнечным лучам и гигантским бревнам, сбитым в десятиметровые створки, создавали ощущение тяжелой первобытной дикости. Грант вспомнил, где он видел точно такие же ворота. В фильме «Кинг Конг». Не хватало лишь толпы вопящих дикарей на вершине, размахивающих факелами и копьями.

Не одному ему пришла в голову эта мысль. Зоолог, пригнувшись, чтобы увидеть верхний край створок, изумленно выдавил:

— Господи, у них здесь Кинг Конг гуляет, что ли?

— Добро пожаловать в парк юрского периода, господа, — вновь ожил голос в динамике. — Сейчас перед вами главные ворота, с которых, собственно, начинается экскурсия как таковая.

Скрытые от человеческих глаз, заработали мощные моторы, и створки медленно, тяжело начали расходиться. Гранту даже показалось, будто он слышит, как натужно скрипят массивные, давно не смазываемые петли. Он знал, что это — чепуха. Конечно, петли смазаны и никакого скрипа нет, но сам вид этих ворот внушал мысль об обратном.

«Не просто первобытность, а дикая, несущая такую же дикую необузданную угрозу, — подумал Грант. — Давящая! Творение рук человеческих».

Створки наконец открылись, и «блейзеры» вползли в узкий коридор между двумя высоковольтными заградительными стенками. Красно-синие сигналы вспыхивали на опорных столбах веселыми пестрыми маячками. Сумерки подкрадывались все ближе, а закатная полоса поднималась к небу золотистым пологом, оставляя землю во власти тьмы. Серые мохнатые тени вползали на папоротники, стволы деревьев, туманом подбираясь к кронам, окутывая парк, словно ноздреватый монотонный лишайник. Черные бочки прожекторов еще не были включены и смотрелись неприятными наблюдателями-нелюдьми, одноглазыми циклопами, с прожорливой жадностью следящими за легкой добычей.

Лекс прилипла к стеклу носом и ладошками, вглядываясь в неподвижный абстрактный пейзаж, застывший, абсолютно безмолвный. Дневная волна жизни пошла на спад. Все солнцелюбивые твари расползались в свои норы, гнезда, пещеры. Просыпались ночные звери. Летучие мыши расправляли перепончатые пергаментные крылья, вопили птицы, предупреждая всех, что наступает их время. Зашлась, надрываясь в леденящей кровь истерике, гиена. Это еще не было ночью, но было ее преддверием. Знаком, кабалистическим символом. На небе проклюнулись первые крохи звезд, золотые, как гвозди придворного башмачника.

Вспыхнули фары «блейзеров». Неожиданно, подсвечивая враз помертвевший мир, три белых полосы ножами разрезали прохладный вечерний воздух. Грант не сразу понял, что одна фара не работает, но когда понял, поморщился. Пустячный штрих — одна неработающая лампочка — начисто разрушал всю романтику этой экскурсии. Впереди, метрах в пяти, за лобовым стеклом маячил красный багажник переднего «блейзера», сверкая рубиновыми габаритными огоньками. Растаяла таинственная загадочность Юрского леса, пропали угрюмые стражи-деревья, исчезли карлики-кустарники. Просто лес, просто деревья, просто кусты. И все из-за одной-единственной не горящей лампочки.

— Дамы и господа, — вплелся в нить его вялых размышлений вкрадчивый бархатный голос, — если вы посмотрите налево, то увидите выводок Дайлотозавров — первых рептилий нашей экскурсии.

— Дайлотозавр? — невольно вырвалось у Гранта. — Черт!

Он быстро наклонился к окну, всматриваясь в серый блеклый туманный вечер. Ни малейшего движения. Даже ветер не шелохнет невесомые листья, не колыхнет ковер травы, не поиграет с бутонами закрывшихся на ночь цветов. Тишина, доведенная до абсолюта. Вымерший мир. Окаменевший, объемный, словно барельеф на бетонной стене.