ПАРК ПОБЕДЫ. Роман в рассказах

И мы пили чай. Разговор у Сосновникова заходил всегда о выслуге, которая у него уже была, но нужно было для увеличения пенсии ещё что-то там немного отслужить.

Потом Сосновников снова сидел неподвижно.

Словно неутомимый атлант, майор поддерживал морально-психологический дух войск. Со стороны он и в самом деле походил на изваяние.

В конце апреля, когда заканчивалась уже моя служба за штатом, в кабинет влетела Маша Максудова – библиотекарь и любимица всей бригады. Она тут же распахнула окно и запустила в кабинет весну.

– Димочка, привет! (Сосновникова звали Дмитрием.) Я к тебе Димочка!

– Привет, ласточка.

Мы втроём пили чай, но беседа велась только между старыми приятелями.

– Как Зинуля?! – спросила Маша майора, как я понял, о жене.

– Что ей сделается, – отвечал он неохотно.

– Как вообще поживаешь, Димочка?!

– Думаю переводиться в бригаду, на вышестоящую…

– Правильно, ты человек способный…

– Может, сухим буду приходить…

Максудова заговорщицки улыбалась, – знаю, мол, твою сухость, – но не продолжала разговор на эту тему. Будучи в лёгком романтическом настроении, надышавшаяся терпкого майского воздуха, она, наконец, задала Сосновникову философский вопрос:

– Дима, а что ты больше всего-всего хочешь в жизни?.. Ну, какая у тебя мечта?

Майор долго молчал.

Так долго, что Максудова даже зажмурилась от предчувствия чего-то необыкновенно прекрасного.

– В Сочи хочу съездить. Ни разу не был, а под боком ведь.

Глава 26 ПОВЕСТЬ РЯДОВОГО САВЕЛЬЕВА 16

Первый день

В строю из семи новобранцев, в тёмно-сером стареньком пуховике, во главе с молчаливым капитаном я иду от станции уже километров восемь. Дорога сворачивает вниз влево. Я замечаю давно не крашенную табличку на изогнутом ржавом штыре: «Учебный центр в/ч ***»

За забором из бетонных плит, подходящим вплотную к постройкам, изгибистыми остовами нависают деревья, и сизые вороны срываются с ободранных веток.

Среди всех армейских воспоминаний зловещее, душу раздирающее «кар-р-рр-р» навещает меня особенно часто… Ни бой под Сержень-Юртом и изуродованные трупы десантников, ни в васильковом брезенте пермские омоновцы на аэродроме в Моздоке, ни кровоточащая культя Лёшки Маликова… Осень. Я помню запах той осени…

Из плохо освещённого пространства казармы навстречу выходят и выходят солдаты, их длинные огромные тени скачут по стенам просторного, как спортзал, помещения. Мы зажаты всем навалившимся и нашими страхами, но они настроены миролюбиво.

– Откуда, пацаны?.. – наперебой налетают обитатели казармы.

Эхом отдаётся ответ рядом стоящего парня: «…Питера-питера…»

Земляков не находится. Мы, потерявшие популярность, тупо озираемся. Затем в бесформенных, не по размеру шапках, слежавшихся мятых шинелях без знаков различия, одинаковые, как все только что переодетые в военную форму люди, попадаем в большой строй.

– Ста-на-вись, р-равняйсь, ир-р-ра, равнение на… средину… Товарищ капитан, рота на вечернюю поверку построена, заместитель командира взвода сержант Усошин…

– Анпилогов.

– Я.

– Перменев.

– Я.

– Савельев.

– Я…

Я вбегаю в морозную темень и сразу отстаю. Неумело намотанные куски плотной ткани причиняют боль ногам. Тусклый свет распахнутых настежь окон мрачно освещает одинаковые ряды двухэтажных зданий. Вчера вечером нас привели в казарму, когда было уже темно, и утром я совершенно не понимаю, где нахожусь и куда бегу. Леденящий воздух пронизывает хэбэшный камок.

Весь первый день я соскабливаю обломком стекла остатки затёртой краски с половых досок, а после ужина до поздней ночи пришиваю исколотыми пальцами к шинели погоны, шеврон и петлицы.

Это срок

Утром сержант отводит меня в санчасть. У меня воспалены гланды. Мне жарко в шинели. Я расстёгиваю крючок и получаю первую в армии затрещину.

Очень высокий санинструктор медленно записывает мою фамилию в журнал и даёт мне градусник. Внезапно он поднимает голову и в упор задаёт вопрос: «Сколько отслужил, лысый?»

Думая, что это нужно для журнала, сбитый с толку, я отвечаю: «Два дня».

– Это срок!..

Нам, молодым, на койках подолгу лежать не приходится. Через каждые час-полтора в коридоре раздаётся:

– Духи и слоны, строиться!

Как заключённые, стриженые, в синих больничных пижамах и коричневых халатах, мы выстраиваемся в узком коридоре, и двухметровый санинструктор производит скорый развод:

– Ты и ты – туалет, чтоб был вылизан, время пошло, двадцать минут – доклад… Лысый – коридор… Чумаход – на кухню…

Военная медицина

Уколы пенициллина, построения, ежечасные уборки, дедовщина, организованная санинструктором, за четверо суток ставят меня в строй. Теперь я всю свою службу, да и жизнь вообще, стараюсь избегать медицинских учреждений.

Военная медицина отличается крайней простотой, надёжностью, а главное, однотипностью средств воздействия на любое заболевание. Анекдот о начмеде, достающем из одного ведра таблетки и от желудка, и от головной боли, и от ангины, не выдуман армейскими остряками, я сам наблюдаю его в санчасти учебного центра, таблетки – это простейшие антибиотики.

Кривое зеркало