Пархоменко

— А то, что, кроме болот, другого пути к Дубно нету. Позови-ка ко мне, Саввич, Колоколова да вели собрать со всей дивизии белорусов. Там, помнится, в первой бригаде Григорий Отражной служит… Он был ранен легонько под Ровно, наверное, из лазарета уже выписался. Умный, помнится, боец. Его непременно пригласи. Через степи, реки, леса ходили, — через болота ли не перейдем?

— Да много их!

— Такая уж у нас земля: всего много. Ну, значит, со всем и управляться надо уметь. Управимся, поди, и с болотами…

Дубно действительно с трех сторон окружено болотами.

По плану, разработанному Пархоменко, Колоколовым и белорусами, конники прорвались по тропинкам среди болот и внезапно выскочили на холмы, поросшие сосной, дубом и грабом.

Но и на этих холмах, среди дубов и грабов, бесчисленны и мощны окопы, перевитые проволокой. Враг сопротивляется, а для того, чтоб он оказывал еще более упорное сопротивление, над красной конницей, сбрасывая бомбы, проносятся самолеты противника. Дубно не подпускало.

Особенно настойчиво защищали паны переправу и деревянные мосты через Икву. Бой затянулся. Самолеты летали часто. Дубно действовало…

В дивизию приехали Буденный и Ворошилов.

— Что это вы здесь копаетесь? Очищать надо дорогу на Львов.

— Замусорена дорога, товарищ Буденный.

Стали обсуждать положение. И было решено, дабы прекратить затяжной бой: одним полком производить демонстрацию и сковывать противника, а другим обойти и внезапно атаковать с тыла…

— И желательно в конном строю. Не любит пан конного строя!

— Каким полком атаковать?

— Выбирай сам, Александр Яковлевич.

— Я бы выбрал восемьдесят первый. «Шахтеры и донцы рядом большие молодцы», — такая уж у нас поговорка выработалась в дивизии.

— Действуйте, действуйте на Дубно!

Пархоменко, как всегда в серьезных операциях, поехал с командирами во главе колонны.

— Напрасно ты так рискуешь собой, Александр Яковлевич, — сказал ему Ворошилов.

— На войне, Климент Ефремыч, без риска нельзя.

— А все-таки побереги себя. Нарвешься когда-нибудь.

Пархоменко сказал, смеясь:

— Тогда, надеюсь, добрые люди скажут: хоть и нарвался, а для нас.

В дороге, среди бойцов, Пархоменко говорил:

— Что такое конь, товарищи? Конь есть твое второе сердце. Даже если ты струсил в бою, — это, впрочем, вас сейчас не интересует, — конь тебя спасет, вытащит. Ну, а при движении вперед, вроде сегодняшнего, конь удесятеряет нашу силу. Это я испытывал часто! Перед боем вроде дрожишь, а как он под тобой пошел, вся дрожь в тебе проходит и ты богатырем сидишь.

Он оглядел бойцов и сказал:

— Вот, вроде вас!

Перед тем как войти в высокую рожь, за которой стояли батареи врага, готовые бить по конникам с дистанции семисот метров картечью, Пархоменко выстроил полк.

Он стоял перед полком, положив руку на плечо Гайворона, командира полка:

— Нас ждут батареи и картечь. Проскользнуть трудно — не мухи. Но наша внезапность и отвага слепят врага. И будем надеяться, что расчистим дорогу на Львов. Во Львове лежит ваша слава, товарищи!

Он глубоко вздохнул и затуманившимися глазами оглядел полк. Он знал по дыханию людей, когда подходит тот момент, при котором голос командира, призывающий к атаке, звучит желанно и весело. Этот момент приближался, он чувствовал его в себе и видел в лицах других. Именно об этом моменте он говорил Гайворону, когда въезжали в рожь: «Сниму руку с плеча, ты и кричи: „Вперед!“» Плечо Гайворона вздрагивало под рукой Пархоменко.

Он продолжал, глядя в высокое голубое небо и переводя оттуда глаза на лица бойцов:

— Хорошо идти на Львов! Кругом, плечом к плечу, твои товарищи, которые тоже идут на Львов. Вот мы, восемьдесят первый полк, стоим во ржи, и чудно нам думать, что Дубно мы возьмем атакой двух полков. Нет! Я вам открою тайну перед атакой. В атаку пойдет не два полка, а целых две дивизии. Так что мы здесь, восемьдесят первым полком, подтяжки только обрезаем пану, а штаны будем тянуть уже сообща, двумя дивизиями.

Полк тихо захохотал.

Пархоменко, смеясь, продолжал:

— Здесь, товарищи, в окрестностях Дубно, имеется сто семьдесят пять тысяч десятин земли, a владеют ею только триста помещиков. Триста! Выходит, живут богато. Зачем, — когда произошла социальная революция и земля должна принадлежать народу? Восемьдесят первый полк намерен помешать им, помещикам, в этой хорошей жизни! И еще я сегодня узнал, что в Дубно, во французскую революцию, жил принц Кондэ, который группировал здесь войска, чтобы подавить санкюлотов. Наша революция поглубже будет, так что теперешние Кондэ группируют войска не только в Париже, но и в Вашингтоне. Что ж? Если французы своего Кондэ били, то нам-то американских и польских кондэвистоз бить и сам бог велел. Короче говоря, хлопцы, — смерть Антанте!

И он снял руку с плеча Гайворона.

Комполка Гайворон не успел раскрыть рта, чтобы крикнуть «вперед», как полк уже рубил прислугу батарей противника.

Дубно было взято.

Два полка 14-й за отличные действия под Дубно получили почетное название «Дубнинский» и «Хорупанский» — по имени лесов, возле которых происходили бои.

Гайворон, выслушав приказ о почетном наименовании полков, сказал Пархоменко: