Иван достал сигарету и, хотя у него в кармане была зажигалка, потянулся к Мухомору за спичками, чтобы как-то отвлечь его от любовных забав и разрядить обстановку. Витя, матюгнувшись, только махнул рукой, предаваясь игрищу.
Бурлак был занят капитально, и его тревожить не имело смысла, он мог и кулаком двинуть.
Лёля, ничуть не обидевшись на невнимание к себе, встала с кровати, нашарила за печкой спички, зажгла одну и медленно поднесла к сигарете. Ивану ничего не оставалось, как глубоко затянуться.
Что делать? Ну не лезть же целоваться к этой женщине, которая родилась лет на двадцать раньше него и вызывала лишь сочувствие своей неустроенностью?
В то же время надо было что-то предпринимать.
Еще непочатая бутылка водки на столе могла вытащить Метелкина из столь неприглядной и странной ситуации.
Ни целоваться, ни тем более лезть за пазуху к Лёле Иван не мог, чувствуя возрастной барьер и какую-то внутреннюю несовместимость.
С ужасом ожидая конца начала, он решил притвориться горьким пьяницей, хотя было бы лучше и не пить.
– Ну что, Оля-Лёля, как вас там по батюшке? Выпьем! – отправив щелчком сигарету в таз, Иван потянулся за бутылкой.
– Поперед батьки не лезь! – угадав решительный жест, оторвался от своей пассии Бурлак. – Ты забыл, как на Руси ведется? Сначала свекор нагребется. А потом тому, кто старший в дому. Значит, опять ему.
Бурлак распоясал бутылку, и снова стаканы отяжелели.
На этот раз выпили молча, каждый за себя, и снова все, кроме Ивана с Олей-Лёлей, занялись своим извечным делом.
Им было хорошо.
Метелкин опять потянулся за бутылкой, разлил остаток водки себе и своей соседке. Ее раскрасневшееся лицо, осенние глаза и чуть приоткрытый рот взывали к справедливости.
Подруги уже сомлели от ласк, позволяя делать с собой все, что угодно.
Антонина, расстегнув лифчик и не обращая внимания на присутствующих, уже водила влажным соском по разгоряченным губам Мухомора. Витя блаженно улыбался, пытаясь прихватить сладкую клубничку, но сосок все выскальзывал и выскальзывал, играя в поддавки.
По всему было видно, что Тоська уже готова.
Бурлак, посадив Зинку на колени к себе лицом, придерживал одной лапищей ее за спину, а другой что-то искал у нее под юбкой и никак не мог найти.
Зинка, откинувшись назад, рассеяно рассматривала беленый потолок, незаметно ерзая по ладони Бурлака.
Всем было хорошо.
– Оля, выпьем за то, чтобы им было еще лучше! – Иван решил надраться. Его от дальнейшей ночи могло спасти только это. Как говорится, пьяного Бог бережет.
Оля-Леля подняла стакан, вздохнув, прикоснулась краешком к стакану Метелкина и одним махом выпила.
Иван повторил за ней.
Теперь все пошло по накатанной, закусывать водку не приходилось.
Соседка взяла у Ивана из кармана сигареты, вытащила одну, прикурила, затянулась и долго не выпускала дым из груди. Она явно нервничала и злилась на молодого парня и на всю компанию, хотя и старалась не подавать вида.
Необходимо было что-то предпринять.
Но что? Метелкин по своей неопытности в таких делах не мог перешагнуть через порог допустимого. Как тогда, у Веры Павловны в гостях, с дружком своим, Санькой. Ну никак не мог! Перешагнуть – значит разделить свою жизнь пополам, и тогда прошлому не будет места.
Стыдно. Надо непременно напиться.
Дабы выйти из дурацкого положения, Иван выскочил на улицу и остановился у сугроба, где Витя Мухомор закидал снегом бутылку.
Ветер плескал в лицо ледяное крошево. После жаркой и душной комнаты, пропитанной запахами женского общежития, на улице было вольно и хорошо. Так хорошо, что возвращаться в комнату не хотелось.
Метелкин не знал, как поступить с доставшейся ему женщиной – обнимать и целовать ее он, однозначно, не мог. Не мог даже представить, как это стал бы делать. Это все равно как прыгнуть с карниза вниз – либо ничего, либо ноги переломаешь.
«Нет, не могу!» – сказал себе Иван.
По-собачьи разгреб снег и вытащил из сугроба бутылку. Она уже покрылась жесткой корочкой льда и норовила выскочить из рук.
Покачиваясь, то ли от выпитого за сегодняшний вечер, то ли от порывов резкого февральского ветра, Иван снова вломился в барак, в ту комнату, где пахло золой, мылом и еще черт знает чем.
Бутылка в руке вошедшего сразу развеселила присутствующих.
– Выпьем!
– А кто сказал – нет? – Бурлак, скинув с колен разомлевшую Зинку, сразу потянулся за стаканом.
Витя Мухомор, пьяно улыбаясь, пытался вырвать из рук Метелкина водку:
– Чем завтра похмеляться будешь, дурак?
– А, будет день, и будет пища! – Иван зубами решительно сорвал с бутылки тюбетейку и сам разлил водку по стаканам.
Подруги переглянулись и поддержали порыв Ивана. Только Оля-Леля отодвинула свой стакан и вяло посоветовала Метелкину сделать то же самое.
Как бы ни так!
Иван большими глотками влил в себя содержимое своей емкой посуды.
Водка ледяными комьями провалилась в желудок, разбудив в нем омерзительных жаб, которые начали бестолково торкаться внутри, стараясь выпрыгнуть наружу, и царапать перепончатыми лапками глотку.
Он едва успел добежать до железного оцинкованного таза, в котором плавали всевозможные отбросы.