Парковая зона

Похмельным синдромом Иван никогда не страдал, но сегодня у него с головой творилось такое, что хотелось, ухватившись за виски, снять этот чугунный колган-колокол с плеч.

«He голова, а седалище поносное!» – ржаво провернулось в мозгу. В пустыне Сахара влаги больше, чем у него во рту. Наждачный песок на языке. Провел по губам – рашпиль рашпилем.

«Так-так-так, – стучало в голове, – что же вчера было?» В чугунной коробке, где-то возле лба, снова провернулся коленчатый вал, вытаскивая из глубин памяти вчерашний вечер. Ничего! Провальная яма! В эту яму ухнула последняя надежда оправдать свое теперешнее состояние. С кем же он вчера так набрался, что в мозгу полное отключение, как в энергосистеме у Чубайса?

Фамилия Чубайс тут же вызвала у Метелкина такое же отвращение, как в жару глоток теплой водки.

Наверное, у перенасыщенного алкоголем организма при одной мысли о водке сработала защита, и Метелкина стошнило прямо на грудь.

Надо бы снять рубашку и прополоскать ее, но тело ему никак не подчинялось. Неимоверным усилием Иван поднял себя и, держась за стеночку, кое-как добрался до умывальника.

Сунув голову и уронив ее в широкую раковину, открыл кран холодной воды. Ледяная упругая струя ударила его железным прутом в затылок, отчего Иван болезненно застонал. Вода хлестала и хлестала по голове, лицу, затекала за воротник, бежала между лопаток. И только когда кожа на голове стала бесчувственной и онемела, он отключил воду.

Облегчение медленно проникало сквозь каждую пору на теле, возвращая его к жизни. Иван отерся висящим здесь же, над умывальником, полотенцем, снял рубаху и прополоскал ее в раковине, потом развесил на батарее отопления – ничего, высохнет.

От намокшего жесткого джинсового полотна рубахи сразу же пошел пар, наполняя каптерку Метелкина банным воздухом. Воздух был прогорклым и отдавал жестким перегаром.

Еле дотянувшись до форточки, Иван открыл ее, впустив в комнату сладостную, с утреннего морозца, свежесть. Дышать стало легче, но голове это мало помогло.

О том, чтобы вышибить клин клином, то есть глотнуть водки, не могло быть и речи. Может, Иван и ошибался на этот счет, но сейчас он крепил в груди уверенность, что до конца жизни ни в какую не прикоснется к губительному стакану. Как говорится, не пей вина, не будет слез. Вот и у него, Ивана, на душе слякотно, тревожно, вроде убил кого или зарезал ножом тупым…

Понятие «зарезал» ощутимо подействовало на психику, и Метелкин стал боязливо озираться по сторонам, боясь обнаружить расчлененный труп.

Порожняя бутылка на столе и всего один стакан красноречиво говорили: пил он долго и в одиночку, что за ним наблюдалось лишь в исключительных случаях. Пьяницей он не был и выпивку любил только в компаниях.

«Во, бля, так и алкоголиком стать можно, – простонал Иван, упираясь взглядом в мужскую сумочку-барсетку черной тесненной кожи, сыто пузатеющую на столе. – А эта чья будет? – он покрутил барсетку в руках, помял, рассуждая о качестве кожи. – Нет, в Турции такую не выделывают. Может, только в Арабских Эмиратах?.. А не вскрыть ли брюшную полость этой красавице?»

Опрометчиво поступил Иван Захарович. Опрометчиво.

Он потянул отливающий золотом «бегунок» на застежке «молния», едва сознавая, каким образом качество кожи соотносится с внутренним содержанием.

Только застежка распахнулась, на пол, как стайка синиц из мешка, вылетел ворох зеленых бумажек. «Мать твою, мать! Это же доллары!»

У неопохмеленного Метелкина закружилась голова.

Ругая себя за неловкость, он, ползая на коленях, стал собирать цветные дензнаки, ценнее которых богатые люди в теперешней России не хотят знать ничего.

«Да сколько же их тут?» – Иван чужих денег никогда не считал, и теперь считать не хочет. Что толку, если они чужие?!

Водворяя этих заморских птичек снова в кожаный мешок, Метелкин увидел пластиковую карточку водительского удостоверения, на имя Рафаила Моисеевича Когана, хотя с фотографии красовался Рамазан, Горун этот.

Иван застонал, как от зубной боли, сразу вспомнив вчерашний день, и как он прислуживал «большим людям» – депутатам или чиновникам из городской администрации, черт их знает. Такие люди все на одно лицо. Вспомнил, что он сам был далеко не сдержан в употреблении спиртных напитков.

Еще Ивану припомнился сон вчерашний.

Чудной какой-то сон, странный. Не приведи господи, если он в руку будет! Вроде лежит Иван в темном гробу, в черной провальной яме, а сверху, из темноты, вспышки какие-то, наподобие молний, но молнии шаровые эти долго не гаснут, и голос оттуда, грозный такой голос, говорит кому-то:

– Может, и этого давай замочим за компанию? Он только притворяется, что в отключке. Видишь, глаза у него, как шары бильярдные, под веками бегают! Замочить надо!