Паркур (ЛП)

– Все пошло от инициативы моего брата Жана-Франсуа показать видео наших тренировок в передаче Stade 2 канале Channel 2. Это было в конце 90-х. Мой брат попросил у меня несколько кадров, чтобы можно было рассказать о нашем спорте. Я согласился потому что хотел, чтобы об этой дисциплине узнали, хотел показать её дух, я хотел, чтобы люди поняли, что это спорт, которым могут заниматься многие, который позволяет подросткам заниматься собой. Принеся кассету на канал, Жан-Франсуа познакомился с журналистом Франси Марото, который посмотрел кадры и сразу сказал: «Хорошо, когда снимаем?». Через неделю они приехали к нам на встречу и засняли сюжет со мной и друзьями в Лиссе. Они снимали, как я прыгал на Дам Дю Ляке и на улице. После показа записи в эфире многие подростки увлеклись этим. Репортажи, видео начинали множиться, и Паркур стал выходить из тени. Все эти кадры были замечены определенным количеством продюсеров и режиссеров, которые начали развивать разные проекты, шоу, рекламу или даже фильмы, что и создало тот феномен, о котором мы можем говорить сегодня.

– Это спровоцировало расколы и столкновения между трейсерами, которые с вами тренировались...

– Были те, кто присоединился к группе, были и те, кто отсоединился. Мы выбрали разные пути, потому что мы видели вещи по-разному. Некоторых съедала зависть потому что я был на первом плане в репортаже на Stade 2, хотя это не зависело от меня и в то же время это было наградой за мои тренировки, воздаянием за всю работу, что я проделывал годами. По мере того, как популярность Паркура в медиапространстве набирала обороты, я чувствовал себя очень не комфортно, я чувствовал, что мы находимся на пороге создания чего-то такого, что мне абсолютно не подходит, что окончательно высмеивает моего отца. Некоторые друзья решили дать название команде, сценическое имя. Они решили, что так будет лучше для журналистов, для публики. Но все это было не по мне, все эти Сан Ку Кай, Самураи и тому подобное. Я не собирался им мешать, они были свободны делать, что хотят. Единственной проблемой было то, что позже не все могли приблизиться к истокам Паркура, так, словно ни наследия моего отца, ни моего личного вклада не существовало. Паркур их не интересовал, они хотели славы. Для меня это было, как если бы о Раймонде Белле забыли, как если бы работа, которую я проделал, была бесполезной. Я знал, что я работал три года над тем или иным трюком, в то время как они считали, что этому можно научиться за день. Им казалось, что они уже достигли цели, в то время как их Паркур был далек от идеала. Вечерами, когда они возвращались домой, я чувствовал, что могу тренироваться еще два часа, я не сдавался, я отдыхал только во время сна. Когда я видел их действия, то понимал, что у нас большие проблемы, которые могут нас в итоге привести в никуда. Паркур едва начал становиться узнаваемым, а люди уже не могли понять, что скрывается за этой дисциплиной, её настоящее значение. Если бы мои друзья были более честными в своих рассказах, если бы они лучше понимали идеи моего отца, это могло бы сработать. Когда они контактировали с медиа, журналистами, я все больше закрывался. Я оставил их самих делать свои фильмы, телепередачи, интервью. Они могли рассказывать журналистам бог знает что. Они сами не понимали многих вещей. Паркур был тесно связан историей — моей историей. Я думаю, что сделал ошибку, не говоря с самого начала о популяризации, ошибался, не делясь полной историей моего отца и тем, что Паркур значит для меня. В этом заключалась моя большая ошибка. Но в то время я не мог этого сделать. Мой отец был словами, я же был действиями. Рассуждать о нем или обо мне — это было не совсем для меня. Для многих новичков, которые пришли в Паркур, или для журналистов, которые приходили делать свои репортажи, я был просто тем Дэвидом, который прыгает повсюду, получая от этого удовольствие, чей отец был пожарным, но слишком мало людей знало и понимало истоки всего этого, настоящие причины, настоящие ценности, которые я вкладывал в Паркур.

– Вы чувствовали себя обманутым...