Паркур (ЛП)

– Вначале многие из них не могли понять, чем я занимаюсь там на крышах или балконах. Среди них были люди, которые не были согласны с тем, чтобы я внедрялся в их пространство. Но все стало намного хуже, когда наша группа стала более многочисленной, когда нас стало четверо, пятеро, шестеро ребят, которые бегут, карабкаются, прыгают... Все чаще мне приходилось сталкиваться с агрессией со стороны людей, в то время как сам я тренировался для того, чтобы служить чему-то хорошему, чтобы развиваться, без единой негативной мысли. Отцы семейств могли говорить мне: «Спускайся, тебе нечего там делать, и т.п.». Я постоянно отвечал: «Но я вас не беспокою, мсье, если я отойду, вы спокойно продолжите свой путь, я не мешаю вам, и если я сломаю ногу, это вас никак не касается, я не из вашей семьи, я сам за себя отвечаю...». Но часто у меня не было никакого желания говорить, оправдываться. Я говорил себе, что вернусь в три часа утра, когда этот тип будет спать. Однажды у меня даже был конфликт с религией. Когда я готовился перед прыжком на стену церкви в Эври, внезапно на меня так начали орать! И это была хорошая монахиня! Она должна была понять, что я не делаю ничего плохого. Я считал, что после всех лет служения Господу она должна была увидеть по глазам, что я не плохой человек, не какой-то хулиган, который обрисует её церковь. К тому же, вместо того, чтобы побеспокоиться за меня, постараться предостеречь, она выдала: «Если ты упадешь, у меня будут проблемы!». Если бы я поранился, ей было бы наплевать. Но ирония заключалась в том, что из нас двоих именно она шла и спотыкалась по пути. Она не упала, но я ей все равно сказал: «Аккуратнее, сестра, следите за тем, куда вы ступаете». Если бы она хорошо говорила со мной, я бы послушался и ушел, но тогда я сделал свой трюк, не спрашивая ее мнения. Люди не должны переживать: обычно когда подросток на улице занимается Паркуром, он знает, что делает, он знает обо всех рисках и действует, исходя из ситуации. Но естественно, если я увижу ребенка, который занимается какими-то глупостями на краю здания высотой 30 метров, я сам лично вызову пожарных.

– А как обстояли дела с полицией?

– Меня задерживали иногда, и было даже такое, что за ночь полиция приезжала за нами несколько раз. Но каждый раз происходило одно и то же кино: «Что вы делали там в три часа утра? Вам нечего здесь делать, предъявите ваши документы, и т.п.». Когда они интересовались тем, что мы делаем, они никогда не могли понять разницу между теми, кто замышляет что-то нечистое и теми, кто просто тренируется. Они всегда хотели узнать, почему мы тренируемся ночью, когда завтра нам нужно идти в школу, или почему мы занимаемся спортом в джинсах, а не в спортивной одежде. Я отвечал: «Потому что когда однажды нам придется столкнуться с каким-то происшествием, мы не обязательно будем одеты в спортивную одежду, так что нужно понимать, как двигаться и в джинсах тоже.» Я признаю, что иногда в нас говорил подростковый повстанческий дух. Это могло раздражать, и полиция быстро заканчивала разговор фразами: «Все, вы прекращаете, идете в другое место, возвращаетесь домой, люди спят...». Время позднее, весь наш шум, мы не всегда отдавали себе в этом отчет, мы были в своем пузыре, в нашем Паркуре. Это правда — мы тренировались большой компанией и могли мешать людям, создавать много шума — мы комментировали какие-то прыжки, наша обувь создавала неприятные звуки при трении о стены и т.п. Мы были настолько увлечены своим путешествием, что даже и не думали о чем-то плохом. Мы наивно считали, что люди должны понять, что мы не воры, что мы просто тренируемся. Все же мы не были одеты в черное, не носили масок и рюкзаков. Джинсы и кроссовки были нашим единственным оружием. Было очень мало случаев, когда полиция понимала, чем мы занимаемся, и оставляла нас в покое. В большинстве случаев они нас унижали. Часто рядом было какое-то подозрительное действие, но почему-то именно нас всегда приходили контролировать. При этом, что мы были спокойны, мы никого не оскорбляли.