Паркур (ЛП)

— Нет, это никаким образом не было связано с его семьей. Ни его отец, ни мать не были спортсменами. Мой отец сам работал над приобретением этих физических способностей. И если я говорю «работал», то это действительно так и есть. Когда отец оказался в лагере для сирот, он стал тренироваться как сумасшедший. Когда другие мальчишки спали в своих кроватках, он поднимался и шел бегать по лесу, лазать по деревьям, тренировать прыжки, растяжку, баланс. Он никогда не останавливался, повторяя эти движения по двадцать, тридцать, пятьдесят раз. Он мог бить кулаками по коре деревьев, чтобы закалить их, толкать скулами и носом мешки, которые используются в боксе, чтобы сделать свое лицо менее чувствительным, более жестким. Когда он делился со мной этими воспоминаниями, я не понимал, что заставляло его делать такие ненормальные вещи, зачем он причинял себе боль таким образом. Но позже я понял причину, отец рассказал мне, что он подвергался оскорблениям и жестокому обращению, когда жил у дяди… По сравнению с другими сиротами, которые уже создали вокруг себя некую защитную оболочку, ему предстояло сделать немало усилий, чтобы создать свой собственный твердый панцирь. В один момент, в изоляции сиротского лагеря, внутри отца что-то щелкнуло, и он сказал: «С этого момента больше никто не посмеет ко мне притронуться! Довольно!». Когда он описал мне этот момент, я был ошеломлен: я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь произносил эти слова с такой сильной убежденностью. Это одно слово «Довольно» говорило о многих вещах. Мой отец познал слишком много боли, но в своей последующей жизни он больше никогда не был жертвой.

— Именно поэтому он преобразился, абсолютно самостоятельно, как физически, так и ментально?

— Да, все это был сложный физический труд, основанный на невероятной духовной силе. Даже в шестьдесят лет мой отец был в состоянии бегать и даже делать прыжки с удивительно мягкими приземлениями. Я был свидетелем того, как он переносил немыслимые тяжести. Он тренировался попадать в цели ножами, лезвиями от бритв, и его движения всегда были идеальны. Мы вместе с друзьями по очереди пытались повалить его на траву, нас было семеро или восьмеро подростков, а мой отец даже пальцем не пошевелил, хоть он был один, во вьетнамках и с запрятанными в карманы руками. Он обладал феноменальной силой, но делал все с улыбкой на лице, без каких-либо признаков боли или усилий. Я не мог поверить в то, что он рассказывал мне, в этот пережитый им опыт. Но мой отец никогда не хвастался этим, он так же рассказывал мне и о своей темной стороне, своих слабостях и ошибках. Он не пытался казаться идеальным отцом в глазах своего сына. Он никогда не говорил мне, что он лучший, самый сильный. Никогда.

Рассказывая обо всем том, что ему пришлось пережить в юности, отец так же рассказал одну историю, которая очень зацепила меня. Когда его переправляли на лодке из Вьетнама, у него обнаружилась грыжа яичек. Она вызвала заражение, и мальчика пришлось немедленно оперировать, там же, в открытом море, на лодке с множеством беженцев. У него не было никакой анестезии, лишь деревянный брусок, зажатый между зубов. Его вскрыли и вырезали грыжу. Я думаю, что это повлияло на него ужасным образом в плане, как физических страданий, так и психологических, как для человека, который пережил хирургическое вмешательство в таких условиях. Но даже после того, как он выжил, оставался большой вопрос, сможет ли он когда-либо иметь детей после этого. Его сила, именно она помогла ему выкарабкаться. Он был обделен физически, но показал, что это не может помешать жить полноценной жизнью, быть сильнее других и делать то, что намерен делать. Он уважал своих начальников, иерархию среди военных, но если что-то шло против его убеждений, он мог возражать, становиться настоящей непробиваемой стеной. Когда он только начал свою карьеру среди пожарных, его начальник дал ему задание почистить туалеты, и отец выполнил это задание, чтобы показать, что он его уважает, но так же он четко дал ему понять, что больше никогда не будет делать этого снова. Без насилия, лишь благодаря своим словам, своей убедительности… Мой отец был свободным, и ожидал от всех уважения своей свободы. Иногда это служило ему плохую службу. Как и все бывшие дети-солдаты, он имел проблемы с адаптацией, с импульсами, которые ему необходимо было научиться контролировать. Я видел в нем человека, который борется с собой всю свою жизнь. Он, к примеру, отказывался платить налоги, для него это были его деньги, заработанные тяжким трудом, он не видел ни одной причины, чтобы отдавать их государству. По сравнению с другими отцами, мой всегда находился где-то в другом мире.

— Уже будучи во Франции, пытался ли он как-то найти свою семью, вернуться во Вьетнам?