Парменид. Таким образом, единое присутствует в каждой отдельной части бытия, не исключая ни меньшей, ни большей части, ни какой-либо другой.
Аристотель. Да.
Парменид. А остается ли единое целым, находясь во многих местах одновременно? Поразмысли над этим!
Аристотель. Размышляю и вижу, что это невозможно.
Парменид. Следовательно, оно расчленено, коль скоро оно не целое; ведь, не будучи расчлененным, оно никак не может присутствовать одновременно во всех частях бытия.
Аристотель. Это правда.
Парменид. Далее, безусловно необходимо, чтобы делимое количественно соответствовало числу частей.
Аристотель. Необходимо.
Парменид. Следовательно, утверждая недавно, что бытие разделено на наибольшее число частей, мы говорили неправду: ведь, как оказывается, оно разделено на число частей, не большее, чем единое, а на столько же, а ибо ни бытие не отделено от единого, ни единое — от бытия, но, будучи двумя, они всегда находятся во всем в равной мере [19].
Аристотель. По-видимому, так именно и есть.
Парменид. Таким образом, само единое, раздробленное бытием, представляет собою огромное и беспредельное множество.
Аристотель. Очевидно.
Парменид. Следовательно, не только существующее единое есть многое, но и единое само по себе, разделенное бытием, необходимо должно быть многим.
Аристотель. Именно так.
Парменид. Однако так как части суть части целого, то единое должно быть ограничено как целое. В самом деле, разве части не охватываются целым?
Аристотель. Безусловно, охватываются.
Парменид. А то, что их охватывает, есть предел.
Аристотель. Как же иначе?
Парменид. Следовательно, существующее единое есть, надо полагать, одновременно и единое, и многое, и целое, и части, и ограниченное, и количественно бесконечное.
Аристотель. Очевидно.
Парменид. А коль скоро оно ограничено, то не имеет ли оно и краёв?
Аристотель. Безусловно, имеет.
Парменид. Далее, поскольку оно есть целое, не должно ли оно иметь начала, середины и конца? Разве может что-либо быть целым без этих трех [членов]? И если нечто лишено одного из них, может ли оно остаться целым?
Аристотель. Не может.
Парменид. Выходит, что единое должно обладать и началом, и концом, и серединой.
Аристотель. Должно.
Парменид. Но середина находится на равном расстоянии от краев, ибо иначе она не была бы серединой.
Аристотель. Не была бы.
Парменид. А, будучи таким, единое, по-видимому, оказывается причастно и какой-нибудь фигуре, прямолинейной ли, круглой или смешанной.
Аристотель. Да, это верно.
Парменид. Но, обладая такими свойствами, не будет ли оно находиться и в себе самом, и в другом?
Аристотель. Каким образом?
Парменид. Ведь каждая из частей находится в целом и вне целого нет ни одной.
Аристотель. Так.
Парменид. И все части охватываются целым?
Аристотель. Да.
Парменид. Но единое — это и есть все его части: не более и не менее как все.
Аристотель. Конечно.
Парменид. Так не составляет ли единое целого?
Аристотель. Как же иначе?
Парменид. Но если все части находятся в целом и если все они составляют единое и само целое и все охватываются целым, то не значит ли это, что единое охватывается единым и, таким образом, единое уже находится в себе самом [20]?
Аристотель. Очевидно.
Парменид. Но с другой стороны, целое не находится в частях — ни во всех, ни в какой-нибудь одной. В самом деле, если оно находится во всех частях, то необходимо должно находиться и в одной, так как, не находясь в какой-либо одной, оно, конечно, не могло бы быть и во всех; ведь если эта часть — одна из всех, а целого в ней нет, то каким же образом оно будет находиться во всех частях?
Аристотель. Этого никак не может быть.
Парменид. Но оно не находится и в некоторых частях: ведь если бы целое находилось в некоторых частях, то большее заключалось бы в меньшем, что невозможно.
Аристотель. Да, невозможно.
Парменид. Но, не находясь ни в большинстве частей, ни в одной из них, ни во всех, не должно ли целое находиться в чем-либо ином или же уж вовсе нигде не находиться?
Аристотель. Должно.
Парменид. Но, не находясь нигде, оно было бы ничем, а так как оно — целое и в себе самом не находится, то не должно ли оно быть в другом?
Аристотель. Конечно, должно.
Парменид. Следовательно, поскольку единое — это целое, оно находится в другом, а поскольку оно совокупность всех частей — в самом себе. Таким образом, единое необходимо должно находиться и в себе самом, и в ином.
Аристотель. Да, это необходимо.
Парменид. Но, обладая такими свой должно ли оно и двигаться, и покоиться?
Аристотель. Каким образом?
