Парни нашего двора

— Капитан где? Серега?

— Здесь я, Снежок. — Я узнал голос Сереги.

— Здесь, здесь я. — Над носилками, на которых меня несли, склонилось задымленное лицо Стрельцова. — Отходим, сменили нас свежие части. Немец за Гнилой остался. Завтра на парад с тобой пойдем? Ты был на параде?

— Буду… — тихо сказал я.

— И в Берлине будем! — добавил Сергей.

Глава третья

Заметала метель поля и леса Подмосковья. До земли сгибались под тяжестью снега мерзлые ветви деревьев, скрипели стволы от непомерной стужи. Сковало морозом речки и заболоченные поймы. Хоть пеши иди, хоть на коне скачи — не уходишься в полынье, не увязнешь в трясине.

Где-то в стороне от Наро-Фоминска не смолкая грохочут орудийные залпы, снаряды рвутся на обочинах шоссейных дорог, ведущих к Москве. Немцы держат эти пути под обстрелом, но не по ним отходят ожесточенные, потрепанные части Красной Армии.

Бойцы в одиночку и мелкими группами, оборванные, пропахшие потом и пороховой гарью, кто вооружен, а кто и без оружия, раненые и чудом уцелевшие от осколков и пуль.

До Москвы рукой подать… Не будь метели да унизанного морозными иглами воздуха, наверное, можно было бы различить неясные очертания пригородов столицы.

Рвался немец с севера от Звенигорода и с юга от Наро-Фоминска на Голицыно, а отсюда, замкнув кольцо вокруг пятой армии, оборонявшейся на этом направлении, враг должен был ударить на Одинцово, Немчиновку, Кунцево.

Но стояли еще наши у Нарских прудов, у Акулова и Кубинки, сдерживали напор фашистов. И не смог враг сломить стойкость красноармейцев. Немцы изменили план — от Акулова повернули в сторону Юшкова, Бурцева, Алабина… И опять Москва рядом. А от Апрелевки, что за Алабином, до Киевского вокзала час езды.

Мы стоим на выжидательных позициях. Мы — это танковый отряд в двенадцать машин — все, что могла выставить бригада в те критические дни. После боя на Гнилой речке бригады фактически не существовало, почти все машины остались на поле боя. Но как только сменившая нас дивизия потеснила немцев, танкисты вернулись на берег Гнилой. Заработали тягачи, потянули легко раненные и тяжело подбитые танки на заводы Подмосковья, здесь им меняли орудия, наваривали заплаты из брони, вдыхали жизнь в двигатели. Танкисты не отходили от своих машин, помогали рабочим, торопили их.

Я находился в бригадной санчасти, не лежал, а ходил, опираясь на суковатую палку: осколок не задел кости, и рана быстро затянулась. Чувствовал я себя хорошо, подумывал, как бы поскорее удрать от ласковых «помощников» смерти, как в шутку называли мы наших добрых медиков.

В палату вошел Скалов, за ним двигался — осторожно, чтобы не поднять тревогу в санчасти, Подниминоги. У Сергея в руках узел, он бросил его на пол у кровати.

— Все, как обещано. Облачайся, — тихо сказал Сергей. — Зорька прикрывает, санитара заговаривает…

На прошлой «свиданке» я взял слово с ребят, что они без меня не поедут на Гнилое болото вызволять нашу «старушку» из грязевого плена. И вот они пришли. Сердце у меня колотилось так, словно я снова очутился на прицеле пулеметов сожженного нами бронетранспортера. Натягивая сапог, я охнул.

— Больно? — участливо спросил Скалов, а Подниминоги оглянулся: не услышали ли санитары в своей дежурке, дверь в которую была плотно закрыта вошедшей туда Зорькой.

— Немного, когда голенище натягивал, а сейчас — порядок, как в танковых частях. Дуем.

Я свернул матрас и накрыл одеялом, вроде бы я лежу. Затем мы тихо, как истые лазутчики, прокрались по коридору и вышли на улицу. За углом стояли два тягача, переговариваясь моторами на малых оборотах. Зорька прибежала минут через пять.

— Ну и санитар! — смеялась она. — Глядит на чучело под одеялом и говорит: «Видите, раненый спит, а коли спит, значит, здоровеет, и будить его не положено. Приходите, товарищ Чепурнова, вечерком». Я чуть не прыснула. Поскорее простилась с ним и бегом сюда.

Старшину Подниминоги в бою у Гнилой контузило, за сутки он отлежался, но еще малость заикался и слышал пока неважно. Комиссии ему никто не назначал, время не такое. В строю боец — значит, годен, и все.

Передовая от Гнилого болота совсем неподалеку, ворочается, урчит, а то раскатисто хохочет — это бьет шестиствольный немецкий миномет. Татакают пулеметы, изредка повизгивают пули и к болоту, шальные, залетают. Откуда такая траектория, не в небо же стреляют немцы?

Там, где затонула «старушка», образовалось целое озеро. Вода подернулась ледком — не вода, а желтая болотная жижа. Ледок трещит под ногами, зыбится. Где же наша машина? Куда ни глянь — никаких примет.

— Рванем гранатой! — предложил Сергей. И все поняли: лед надо убрать, а лучше, чем гранатой, ничем этого не сделаешь.

— Давай, Серега! — согласился старшина. — Марш в укрытие.

Я, Зорька, водители тягачей и старшина спрятались за кочками на берегу. Сергей метнул гранату и тоже, как и мы, нырнул за кочку.

Взрыв поднял столб воды, который рухнул вниз и загремел, как высыпанные из мешка осколки битого стекла. Вода в открывшейся полынье колыхнулась, словно густое масло, и успокоилась. Как ни вглядывались мы в ту воду, так ничего и не увидели.