— А вон-вон: это облачко, — добавил ямщик с чувством, сделав еще более озабоченное и тревожное лицо, как бы желая сказать, что он осуждает мой отказ и нежелание понять ту простую истину, которая так очевидна и которую я. из чувства ложного самолюбия, не хочу признать.
С чувством досады и раздражения, которое бывает у человека, уличенного в неправоте, я понял, что мне нужно выглянуть из кибитки и посмотреть на восток, чтобы
«Да, он прав, — подумал я. — Это облачко действительно предвещает буран». — И мне вдруг стало легко и хорошо, так же, как становится легко и хорошо людям, которые, поборов в себе нехорошее чувство гордости и чванства, мужественно сознаются в своих ошибках, которые они готовы были отстаивать из чувства гордости и ложного самолюбия.
(1889–1937)
Есть люди, которые никогда не смеются.
В один пасмурный день такой человек, которого боялись все — и опоздавшая кошка на лестнице, и знакомый зубной врач, и репортеры чужих газет, — взял и засмеялся.
В темном редакторском кабинете, в котором любители сильных ощущений переживали немало незабываемых минут, жутко отозвался смех хмурого человека.
— Смеется, — приглушенно раздалось в редакции, — смеется… Что-то будет?
Редактор снова прочел какую-то бумажку, лежавшую перед ним, и опять засмеялся.
— Стихи, — неопределенно шепнул он, — стихи… Вы видите эти стихи, — сказал он помощнику, коротавшему редакционные досуги в чужом смокинге.
— Разрешите, прочту, — робко потянулся помощник и, посмотрев На бумажку, добавил: — Ей-богу, не я принимал, я не виноват… Я всех авторов в лицо знаю… Это кто-нибудь из сторожей подсунул…
— Прочтите вслух. Потом велите набрать… Я сегодня к знакомым поеду, там в карты будут играть, а я не стану… Я буду ходить и всем показывать…
— Корпусом или петитом? Что-то неразборчиво… Ах да…
робко прочел помощник. — Тут, пожалуй, цензура вмешается — насчет китового живота… Ну да ладно.
Хмурый человек и его помощник в этот день долго смеялись, дочитывая конец стихотворения…
Два человека, которых природа по своей скупости сделала фельетонистами, сидели и смеялись. Профессия накладывает на душу каждого свой отпечаток: один смеялся, потому что у него не было денег, а другой — по поводу потери трудоспособности.
— Читал сегодня стихи в «Вестнике»?.. Помнишь, еще это: и в китовом животе… Сами, наверное, написали… Какой дурак решится нести в редакцию. Взяли и поместили к объявлениям — не то из биржевого отдела, не то табачная реклама — не поймешь.
— Пародирнуть?
— А ты как думаешь?
Пародирнули.
В следующем номере другой ежедневной газеты был помещен маленький фельетон:
Как они пишут
Я ищу мечту в мечте.
Два фельетониста подсчитали строки и разошлись кредиторами третьего лица, пострадавшего по рассеянности.
Литературный критик толстого ежемесячника устало зевнул, отложил перо и взял какую-то книжку.
— «Лиловая доска. Лирконеты и поэзобетки. Стихиты и прозаметы»… Новое что-то…
Через два часа критик запер двери кабинета, снял трубку с телефона сказал, что уходит, и, обманув горничную тишиной в комнате, сел писать пародию.
— Не могу, — краснея, извинился он перед собой, — прежнее время вспомнил… Грехи молодости, так сказать… Умел я тогда подзадеть… Подзадену…
Хотя это был русский ежемесячник, но у него были читатели. Некоторые из них даже разрезывали страницы. Они прочли пародию и запомнили фамилию пародируемого: Олег Южанин.
— Вы не из Варшавы? — тихо спросил заведующий объявлениями. — Может быть, господин из Лодзи или из Волковишек?
— Нет, — сказал Южанин, — я здешний. Примете это объявление?
— Что значит не принять, если вы за него отдадите деньги…
— Берите. Корректуру исправлю сам.
Текст объявления о книге, сданной самим поэтом, гласил:
«Четыре года страдал черной оспой. Теперь я жив, Здоров и даже собираюсь жениться, потому что Я прочел собственную свою книгу:
«Лиловые десны», 1 р. 25 к.
Готовится к печати:
«Крокодил в ноздре». «Рифмеллы и созвучины». Склад у автора».
Старый эстет писатель сидел в уютной комнате и любил молодежь.
«В молодости есть какая-то тайна, — думал он, — взять хотя бы уже одно то, что мне вот пятьдесят лет, а сыну швейцара — двенадцать… Это мистично…»
— К вам пришли, — сказала горничная, — молодой человек какой-то…
— Дуняша… — с тихим упреком бросил старый писатель. — девушка!..
— Простите, барин… Опять забыла.