Пароход

– Видимо… – согласился Алябьев, и ему на память пришёл один малоприятный эпизод из его жизни, когда он смог выкарабкаться из совсем тухлой ситуации не благодаря своим русским казакам, промчавшимся гуртом мимо него, а благодаря чужому греку-старику. Тот тогда выпряг из своей повозки одного из двух своих коней и отдал его Алябьеву, сказав: «Что с меня взять, кроме жены-старухи да убитого сына? А вы офицер… Вас красные не пожалеют – нет! Скачите до своих». Он помог раненому Алябьеву сесть на коня, посетовав: «Жаль, что седла нет», подал ему винтовку и перекрестил по-отечески. «Век помнить буду», – пообещал тогда Сергей Сергеевич. И помнил.

– Мсье Мартен, вы давеча упомянули, что можете помочь мне с комнатой? – сказал Алябьев.

– Разумеется, мсье, – ответил домовладелец, покосившись на чемодан своего нынешнего спасителя. – Вам негде жить?

– Скрывать не буду: я уже два дня как клошар (БОМЖ), и перспектива ночевать в переходах метро и на улице меня вовсе не устраивает. Сколько стоит у вас самое скромное проживание?

– Я ни возьму с вас ни сантима, мсье Алябеф, – ответил Мартен. – И если я сейчас кривлю душой, то путь меня гильотинируют. Приходите на Лепик, как вам вздумается, и живите сколько угодно! – он назвал номер дома на этой улице: – Я завтра же утром дам на этот счёт указание свой дочери. Ей всего шестнадцать, но не смотрите на это. Она знает дело.

– Мсье Мартен, то, что вы сейчас сказали, не от захлестнувших вас эмоций?

– Нисколько. Эмоции были, когда я осознал, что меня нынче могут запросто зарезать. – И в то же время домовладелец аккуратно навёл справку: – Если не секрет, по какой же причине вы остались без жилья?

– Мой квартиродатель отвратительно обошёлся со своей падчерицей тринадцати лет.

Не дождавшись ещё каких-либо дополнительных пояснений, Мартен вновь спросил:

– А работа у вас есть, мсье Алябеф?

– Есть.

Видимо, француз надеялся получить от собеседника более полный ответ на свой вопрос, поскольку смотрел на Сергея Сергеевича с таким же вниманием, с каким кошка смотрит на мышиную норку, но тот молчал.

– Понятно… – неопределённо сказал Мартен. Помолчав с полминуты, он не удержался и вновь спросил: – Чем же вы занимаетесь, мсье? Простите меня за любопытство.

Алябьев тоже подумал с полминуты и рассказал:

– Я живу в Париже уже шесть лет. У меня нансеновский паспорт, лицензия и автофургон, приобретённый мной по воле случая в начале этого года. Но не собственное дело – я развожу разные мелкие грузы: работаю на мсье Дюбуа. Он живёт на улице Камбон.

– С мсье Дюбуа я не знаком, – ответил кругленький буржуа.

– Много не потеряли. Что ещё вам обо мне интересно, мсье Мартен? Семьи у меня нет…

– Довольно… Вообще-то, мне было довольно одного вашего сегодняшнего поступка.

Они ещё помолчали с полминуты и домовладелец сказал:

– В указанном мной доме сейчас нет человека, который бы помогал моей дочери разрешать некоторые… – он помедлил, подбирая нужные слова: – … некоторые шероховатые ситуации, порой возникающие между ней и жильцами, или между самими жильцами. Месяц назад по рекомендации своего приятеля я нанял ей в помощь одного мужчину: крепкого, уверенного, симпатичного… Он два года жил в Англии, был ярым поклонником английского бокса… При нашей беседе он произвёл на меня впечатление весьма приличного человека. Но… Но спустя две недели мне шепнули, что он стал делать грязные намёки моей дочери… Она сама-то ведь никогда бы не сказала мне об этом… Я тот час выгнал его… – тут мсье Мартен притормозил в откровениях и спросил: – Кстати, что вы думаете об английском боксе?

Алябьев неопределённо пожал плечом: его учили владеть ножом, штыком, прикладом и шашкой, а какому-либо рукопашному бою, как тот же бокс, в военных училищах Российской империи тогда не учили. Только к началу Великой войны появились учения господ Лебедева и Харлампиева. Но Сергей Сергеевич, как и многие боевые офицеры, прекрасно понимая, что ножа, штыка или шашки в ближнем бою бывает недостаточно, тем более, если остался с голыми руками, всегда интересовался рукопашным боем и учился по мере возможности у тех, кто тоже им интересовался и его знал; учился всему тому, что могло ему вдруг пригодиться, и что, как оказалось, впоследствии не раз пригождалось. Он мог, например, одним ударом кулака в челюсть или в печень повергнуть противника, мог сломать ему конечность или свернуть шею, мог компетентно ударить ногой, да и вообще в кулачных драках он с детства никогда не был последним.

Между тем, мсье Мартен продолжал:

– Я думаю, мсье Алябеф, что пока английский бокс во Франции, словно русские снежки в Африке. Как бы зрелищно он не смотрелся, однако, начнись настоящая драка, когда ниже пояса бьют, как мне сегодня стукнули, бокс кажется неубедительным! Драка – это драка! Хотя спорить не стану: боксёр – самый опасный драчун! Он боец, сравнимый с гладиатором, но не гладиатор! У меня был друг – Жак Виньон, борец, по прозвищу Бык. Не слышали?

– Нет. Мои знания о французской борьбе весьма скромные. Знаю лишь о нашем Иване Поддубном.