Пароход идет в Яффу и обратно (Рассказы и повесть)

Гордон с большим трудом примостился на лестнице, где его часто толкали матросы, а в часы качки швыряло о железные и металлические части. Он легко переносил все неудобства. Зато сверху проникал соленый морской воздух, обдувало свежестью лицо. К концу второго дня Гордон заметил под лестницей двух пассажиров, заглядывавших в длинную и узкую книгу. Один из них, видно, читал быстрее другого и нетерпеливо ждал, пока его товарищ одолеет страницу и перевернет ее наконец. В длинной книге с голубым переплетом Гордон узнал «Историю еврейского народа», составленную доктором Генрихом Гретцом. С той минуты Гордон стал следить за примостившимися под лестницей пассажирами, вслушиваться в их разговоры. Он понял: они, как и он, едут в Яффу. У того, кто читал быстрее, был очень длинный нос. Желая, по-видимому, скрыть от мира свой физический порок, он вырастил короткие, но пышно-взбитые усы. Обильная растительность на губе действительно скрадывала величину носа, делала лицо обыкновенным. Длинноносый был одет в рогожный костюм с двумя штемпелями — на груди и на заду — Российского общества пароходства и торговли. Он все время доставал из-за пазухи пакет с гороховым хлебом, отщипывал кусочек и ел, подставляя ладони для крошек. Его товарищ был и моложе, и привлекательней. Он снял с себя пиджак и сидел в голубой рубахе без рукавов. Глядя на его черные кудри, на смуглое его лицо и хорошую мускулатуру, Гордон решил, что тот, вероятно, отлично поет и танцует. Приятели читали целыми часами; длинноносый все время жевал гороховый хлеб, а смуглый парень постоянно отставал в чтении и, улыбаясь, поглядывал на нетерпеливого и скорого в движениях приятеля.

Наконец Гордон не вытерпел и подполз к ним.

— Извините… — сказал он. — Я вижу, вы читаете историю Гретца…

— Ну да, ну да. Ну что из этого? — быстро проговорил длинноносый.

— Из того, что вы читаете историю Гретца, — ответил Гордон, — можно заключить, что нам есть о чем поговорить. Вы едете в Яффу?

— Да.

— И я еду в Яффу. Давайте познакомимся.

Длинноносый сказал:

— Илья Шухман.

Смуглый парень назвался Гершом Гублером.

Они рассказали друг другу свои планы. Герш Гублер приехал в Одессу из Литина, где работал подручным у бондаря. Со времен хедера он ничего не слышал о Палестине и мало ею интересовался, так как нужда и забота о хлебе для себя и родителей отнимали все время. Ему было восемнадцать лет, когда петлюровцы устроили погром в его городе. Герш Гублер участвовал в обороне. С топором в руках стоял он на перекрестке, защищая свою улицу. Он замахнулся топором на всадника, но тот ударил его шашкой и промчался мимо. Удар был слабый: через неделю Гублер вышел с перевязанной головой из больницы. Бондарь взял его с собой на собрание сионистов. Двенадцать человек каждый день клялись в верности Святой земле и читали журнал «Рассвет» на русском языке. Они боготворили Теодора Герцля, и над их клубом висел плакат со словами сионистского вождя: «Если вы захотите, это не будет сказкой». Герш Гублер видел, что почти все двенадцать юношей — дети образованных и богатых родителей. Еще недавно они показались бы ему чуждыми, но после погрома им ничего не стоило его убедить. Они сказали ему: «Ты видишь, здесь нас ждет позор и гибель. Нас уничтожали, нас уничтожают; исход один — вернуться на свою историческую родину».

В один день до местечка дошла весть о декларации Бальфура. Юноши из клуба целовали друг друга, танцевали и пели, постоянно восклицая: «Англия обещала Палестину евреям. Чудо совершилось. Сказка перестала быть сказкой». Они ежечасно говорили, что хотят домой на Восток, в Святую землю, но когда, воспаленный их речами, Герш Гублер предложил им поехать в Одессу, чтобы оттуда как-нибудь пробраться в Палестину, все отказались: «Видишь ли, Герш, не так просто бросить свои семьи; мы подождем, когда откроются все границы, мы собираемся наконец подать петицию, если только удержится советская власть, что маловероятно, так как она обречена на гибель. Она может еще продержаться месяц, два, три, потом придут французы и англичане»… Но Гублер решил ехать, и один из юношей дал ему письмо в Одессу, к Илье Шухману, дрогисту большой аптеки на Новосельской, против дома, где помещался черносотенный Союз русских людей имени Михаила-архангела. Герш Гублер проникся уважением к Шухману еще до того, как с ним познакомился. Он разыскал аптеку и увидел в окне чудесный голубой шар, поразивший его воображение. Он вошел внутрь, ступая по желтому линолеуму и разглядывая темные дубовые и ореховые шкафы с великим множеством бутылей, бутылочек и банок.

В аптеке было тихо, какая-то мудрая и торжественная тишина царила вокруг. Илья Шухман стоял в отдалении и читал рецепт. В белом халате, окруженный шарами и колбами, он показался Гублеру ученым и недоступно благородным человеком.

— Давайте ваш рецепт, — сказал Шухман.

Гублер протянул ему письмо, и тот прочел все четыре страницы в несколько секунд. Ладно, он может у него остановиться. Пусть подождет на улице: через час Шухман кончит работу.

Вечером дрогист спросил Гублера:

— У вас есть возлюбленная?