Пароль - Балтика

- Долетишь? - спрашивает Пресняков.

- Все нормально, долечу, - отвечает взволнованный летчик. - Вот только сердце...

- Что? - с тревогой переспрашивает Пресняков. - Кто-нибудь ранен в экипаже?

- Сердце, говорю, болит: неужели всплывет вторая? Пресняков больше ни о чем не спрашивает. Все и так ясно. Если молодой летчик, возвращаясь из такой переделки, думает о результатах удара - значит, все в порядке. Будут у него победы.

...Борзов не скрывает, что доволен. Он пять, десять минут рассматривает фотографии. Расспрашивает о курсовом угле атаки, о том, как отходили от цели. Необходимо, чтобы все летчики сегодня знали, как надо действовать. Ведь через несколько часов в небо снова уйдут торпедоносцы.

- Обедайте, отдыхайте накоротке, и пойдем вот сюда, - говорит Борзов и показывает на карте самый дальний маршрут.

После очередной победы фронтовой поэт написал такие стихи:

Торпедоносец Иванов

Фашистов в море бить здоров.

И он смеется в меру сип,

Он делал немцам оверкиль,

И от его улыбки тоже

Фашистов драл мороз по коже.

Экипажу Преснякова неоднократно доводилось попадать в трудные переделки. Однако в такой, как 24 июля, они еще никогда раньше не бывали. Вылетала четверка торпедоносцев во главе с Пресняковым без предварительной разработки. Начальник штаба указал Александру место и время обнаружения конвоя разведкой, его курс и скорость.

- Маршрут проложите в воздухе, - сказал Люкшин.

Линию фронта прошли благополучно. Когда оборвался лес, Иванов увидел почти одинаковой конфигурации бугры без каких-либо следов травы.

- Неужели самолетные капониры? - вслух подумал Иванов. - Не иначе площадку для "фокке-вульфов" делают, чтобы нас встречать. А может, уже и зенитки поставили?

Как в воду смотрел Иванов: с разных сторон одновременно ударили зенитные автоматы и пулеметы.

- На бреющий, - приказал Пресннков ведомым и сам прижал самолет к земле. Впереди - одинокая береза. Рванул на себя штурвал, но не успел избежать удара. Треск заглушил выстрелы. Только гул моторов свидетельствует о том, что полет продолжается. Снова удар, но слабее. Посыпались куски плексигласа. В кабину ворвался поток встречного воздуха. Пресняков охнул от острой боли. Не мог открыть глаза. Кровь заливала лицо.

- Командир, высоко от земли оторвались, - услышал летчик взволнованный голос Скляренко.

Пресняков чуть отдал штурвал и провел левой рукой по глазам. Пальцы ощутили кровь. Понемногу стал видеть. Прочные стекла кабины разбиты, пол завален ветками, корой и листьями. Дребезжит капот-обтекатель на левом моторе. На крыльях, неизвестно за что зацепившись, висят ветки березы. И с левым мотором неладно: греется сверх всяких норм. Торпеду пришлась сбросить на лес.

- Скляренко, доложи состояние самолета и самочувствие.

- Повредило стабилизатор, сорвало остекление кабины и антенну. Связи ни с кем не имею, ведомых не вижу, - сообщает старший сержант.

Особенно опасно повреждение стабилизатора, на нем крепятся рули глубины.

- Николай, почему молчишь, как себя чувствуешь? Коля, если слышишь, нажми световую сигнализацию.

Молчание. И лампочка не загорается. Что с Ивановым? Ранен? Без сознания? Или убит разорвавшимся в кабине снарядом?

- Коля, дорогой, отзовись, - кричит Пресняков. Все напрасно.

Линия фронта пройдена. Вот наконец аэродром. Пресняков выпускает шасси, хотя и не верит, что это удастся. Индикатор свидетельствует, что вышли все три колеса, но сомнения не рассеяны.

- Будем садиться на грунт! - со всем возможным в такой обстановке спокойствием сообщил Пресняков.

...Колеса коснулись земли. Все, кажется, нормально. Вдруг нос торпедоносца начал быстро опускаться. Пресняков едва успел выключить зажигание и рвануть штурвал на себя, как почувствовал удар, затем самолет передней кабиной начал вспарывать землю. Подвернулось левое шасси, не выдержав нагрузки, подломилось и правое. Летчика бросило на жесткие переборки. Все же он выбрался из самолета. В проеме полуразрушенной кабины залитый кровью штурман. Жив! Александр оттащил друга от самолета, бросился к Скляренко, зажатому в турели. Подбежавшие матросы освободили тяжело раненного стрелка-радиста из металлического плена.

Иванов потерял много крови, но ранения в голову оказались, к счастью, не очень опасными. Во всяком случае оптимизм и юмор не покинули Николая. Первое, о чем спросил, когда пришел в себя, это о березе.

- Саша, а березу ты довез до аэродрома?

- Довез, дьявол ее побери.

- Молодчина! - облегченно вздохнул Иванов. - После такой переделки баня нам просто необходима. И с березовым веничком...

- Коля, теперь я уверен, что мы с тобой еще полетаем.

- А как Сергей?

- Отлетался, - тихо проговорил Пресняков. Вернувшись из боевого полета, Борзов, осматривая самолет Преснякова, покачал головой:

- Живого места нет!

- Отремонтируем, - заверил инженер. - Послужит еще.