Пароль больше не нужен

Колыбельные песни по спальням

И шансон для гуляний всем миром.

Это я так баловался на досуге, описывая важность и занимательность профессии слесаря-сантехника. Как и все в нашей стране с поэзией я начал знакомиться в самом раннем возрасте, слушая, как мои родители, желая меня развеселить, напевают: «Чижик-пыжик где ты был? На Фонтанке водку пил. Выпил рюмку, выпил две, закружилось в голове».

Это у нас как лакмусовая бумажка, которой проверяют наличие поэтических способностей человека. Кто-то сразу запомнил этот стишок и пропустил его из своей памяти в желудок и далее по объектам городского хозяйства в виде канализации и очистных сооружений. А кто-то начал прокручивать его в своей голове, пытаясь разобраться, почему эти слова так складно звучат и могут ли другие слова звучать также. Вот тут и зарождается чувство рифмы. Колбаса – голоса. Конь – огонь. Пришла – ушла. Палят – велят. Кровь – любовь. Сапоги – не моги. И когда ты слышишь знаменитое в стихах: «Пушки с пристани палят, кораблю пристать велят», то сразу блаженное чувство возникает в человеке – и он тоже имеет отношение к этой рифме. Вот так и я потихоньку начал сочинять стихи, особо это не афишируя, разве что Матвеичу прочитал один стишок.

Ночь. Иду. Вызов срочный:

В доме пять на седьмом этаже

Засорилась труба как нарочно,

Дама плачет и вся в неглиже,

На площадке стоит в пеньюаре,

Сигарета в руках «Пелл и Мэлл»,

Как с картины сошла Ренуара

И в руке котик белый, как мел.

Прохожу в сапогах по квартире,

Кран внизу я уже перекрыл,

Не скажу, что там было в сортире,

Кто-то сверху трубу ей забил.

Два часа я с засором возился,

Дал перчатки хозяйке, давай,

Пусть мяукает бедная киса,

Неприятно, но грязь убирай.

Все мы сделали где-то под утро,

Воду жителям я подключил,

И хозяйка расправила кудри

И на стол уже мечет харчи.

Выпил я из стаканчика виски,

Рассказал о себе все, как есть,

И царапала дверь ее киска,

Очень нравится женщинам лесть.

– Ну, чо тут сказать, – Матвеич почмокал губами и посмотрел куда-то в угол, где валялась всякая отработанная ветошь, – талант у тебя есть. Как Есенин, однако. Но талант этот тебя и погубит. Серегу за талант и пришибли, а потом сказали, что это он типа сам себя головой об угол раз пять стукнул. А все потому, что начальникам свои стихи читал, и получалось, что он этих начальников прославляет, а самому главному начальнику ни одного стиха не написал. А вот был бы он сантехником, так его бы берегли как зеницу ока, потому что не дай Бог унитаз засорится, как вот ты в стихе в своем описал, кто дерьмо убирать будет? Это что же получается, прямо рядом с дворцом сортир нужно ставить дощатый и кричать «занято», если кто-то с поносом рваться будет. А ведь у больших правителей и письмоносцы там, письмоводители и столоначальники, одних курьеров тыща человек туда-сюда шныряют и каждому по нужде нужно, да не по одному разу в день. Поэтому и сортир нужен большой на обе стороны. Да еще бабское отделение сделать и буквами их обозначить «Мы» и «Жо». Ох, Леха, скажу я тебе, был я тут надысь на богомолье в монастыре одном. Старинный монастырь. Большевики только чудом эту церкву в картофельный склад не превратили. Народу там бывает очень много, ну и мне захотелось по нужде. Спросил я монаха одного, где тут отхожее место. Он мне так любезно и говорит:

– А вот идите тут за угол и там по надписям ориентируйтесь.

Захожу я за угол, а там человек пятьдесят паломников стоит, мужики и бабы и с ноги на ногу переминаются.

– Чо стоите-то, – спрашиваю, – туалет платный или просто очередь большая?

– Да хрен его знает, – говорит мне один мужичонка, благообразный такой, но чувствуется, что ему скоро моча в голову ударит и пойдет он крушить все, что под руку попадется. – Видишь две двери, и на дверях две буквы: «Б» и «С». Если Б – это бабы, то тогда кто мы? Если С – это суки что ли? Вот стоим и менжуемся. Еще пять минут и будем коллективно вот здесь прямо во дворе нужду справлять.

Я снова за угол метнулся и того монашка успел за полу рясы схватить.

– Отец родной, – говорю ему, – помоги людям страждущим. Там толпа из мужиков и баб стоит и не знают, под какую букву им заходить.

– Эх, – говорит монашек, – темнота вы необразованная. Вы же на монастырском подворье. А в монастырях кто живут?

– Кто-кто? – взвился я, – монахи там живут, там люди скоро на улице ссать будут.