Пароль - Директор

В камерах РСХА на Принц-Альбрехтштрассе и политической тюрьме на Александерплац делали все возможное, чтобы дать "красным" почувствовать себя в нацистском обществе отверженными без единого шанса на спасение. Наручники не снимали даже в камерах; большинству запретили свидания и переписку. Многие женщины-заключенные (почти всех их держали в тюрьме на Александерплац) сидели без света, у них отобрали книги и даже фотографии близких родственников. Центральный аппарат гестапо выпустил строжайшие инструкции, требовавшие от следователей не щадить никого. Мюллер-гестапо настаивал на строгом соблюдении приказов об использовании наручников при перемещении заключенных даже на самые короткие расстояния, а в случае побега виновных следовало немедленно арестовать. Вайзенборн говорил, что во время еды каждый заключенный мог слышать из соседней камеры "характерное пощелкивание" - это звякали наручники.

Несмотря на наручники, Курт Шумахер все же ухитрился написать: "Может ли кто-нибудь постичь глубину боли, горя, страдания, несчастья и отчаяния, которую эти несчастные должны вынести только потому, что верят в мирное сообщество людей?" Согласно одному из показаний Вернера Краусса, заключенных подвергали ультрафиолетовому облучению; "они неделями ходили со страшно распухшими глазами". Иоанн Зиг не смог вынести гестаповских методов и покончил с собой, его соратник Герберт Грассе тоже прекратил борьбу и выбросился с пятого этажа берлинского полицейского управления. С трудом удалось предотвратить попытку самоубийства Милдред Харнак, а Куммеров покончил с собой, услышав приговор.

Мастера допросов постоянно угрожали жестокими пытками. Офицер криминальной полиции Ганс Хенце заявил Грете Кукхоф:

- Поскольку ваш муж и Арвид Харнак не желают давать нужных показаний, нам придется принять меры, чтобы развязать их языки.

Фрау Кукхоф спросила:

- Они ещё живы?

На что Хенце ответил:

- Да, но теперь от вас будет зависеть, останутся ли они в живых и впредь.

Некоторые узники действительно подвергались пыткам с педантично бездушным применением бюрократических процедур, которые гестапо считало доказательством их правильности и уместности.

Заявку на проведение "интенсивного допроса" (эвфемизм слова "пытки") следовало подавать в письменной форме шефу полиции безопасности (Зипо). В случае его согласия специальный сотрудник появлялся с офицером медицинской службы СС и отсчитывал заключенному предписанное число ударов. Врач должен был засвидетельствовать воздействие пыток на здоровье узника. Затем делалась запись, поскольку в мире Генриха Гиммлера даже садизм должен был фиксироваться на бумаге в надлежащей форме. *

(* В протоколах управления до сих пор сохранилась запись о пытках члена группы Сопротивления Ротхольца, которая сотрудничала с группой Шульце-Бойзена. Прим. авт.)

И все же применение пыток ограничивалось определенными рамками. Когда Шульце-Бойзен поначалу отказался говорить, его двенадцать раз ударили рукояткой кирки. Избиениям подверглись Харнак, Грауденц и Кукхоф. Судья Александр Крелль вспоминает, что "им нанесли определенное число ударов по ягодицам резиновой дубинкой". Кроме этих четверых, других доказательств применения пыток не существует. В большинстве случаев дело ограничивалось угрозами и психологическим давлением. Подавляющее большинство заключенных согласилось бы со словами Александра Шпорля: "Допросы проводились вполне приличным образом, хотя были изощренными и утомительными, но меня никогда не пытали".

Следователи использовали все известные приемы. В нескольких случаях в камеру подсаживали переодетых заключенными гестаповских осведомителей. Так, например, профессору университета Краусу довелось побеседовать с инженером Шульце-Бойзеном, выдававшим себя за двоюродного брата Харро, о котором никто в этой семье никогда не слышал. Один гестаповец говорил Шумахеру: "Будьте благоразумны, Шумахер, и расскажите правду. Вы просто физически не способны выдержать то, что испытали Шульце-Бойзен и Коппи". На самом деле с Коппи обращались вполне пристойно. Дознаватели гестапо находили удовольствие в распространении небылиц о жутких допросах, которые узники с удовольствием пересказывали. Большинство признаний было добыто именно таким путем.

Такая "невинная" практика сильно действовала на нервы людей, оказавшихся в штаб-квартире бюрократизированного террора. У них не было причин сомневаться в способности гестаповцев в любой момент привести в исполнение свои хладнокровные угрозы. Не оставляет сомнения, что окажись их узники более стойкими, гестаповцы прибегли бы к самым жестоким пыткам.