Пароль: "Директор"

Подлинные и неоспоримые доклады и отчеты доказывали ему, что политика диктатора как образчик беспринципного авантюризма непременно найдет свой конец в следующей мировой войне. 11 октября 1933 года в письме родителям он сообщает: «Теперь я утверждаю, что самое позднее в 40–41 году, но вероятно даже следующей весной в Европе начнется мировая война с классовой борьбой как её следствием. Я однозначно утверждаю, что первыми аренами битвы в новой войне станут Австрия и Чехословакия».

Но что хорошего могла принести подобная осведомленность? Как предотвратить катастрофу? Шульце-Бойзен посовещался с шестерыми своими давними друзьями. Они и стали зародышем организации, впоследствии известной как группа Шульце-Бойзена.

Все началось со случайной встречи на улице через несколько месяцев после вызволения Харро из эсэсовского лагеря пыток. Он встретил штутгартского скульптора Курта Шумахера, с которым ему доводилось работать в «Гегнере». Сын профсоюзного чиновника Шумахер был швабом и с 1920 года жил в Берлине. Скульптор стал одним из изгоев нового режима: выпускник Берлинской школы изобразительных искусств, он был представителем абстракционизма, и с триумфом «здорового» народного мнения, насаждавшегося нацистскими цензорами от искусства, ему запретили выставлять свои работы. Сводить концы с концами удавалось только благодаря случайным приработкам и заработками жены, Елизабет Хохенемсер, дочери инженера и наполовину еврейки. Она была художником-плакатистом, а затем училась на фотографа. Когда у Шумахера появилась масса времени на раздумья о власти, загубившей его карьеру, он стал анализировать нацистскую систему тирании.

Как коммунисты, так и нацисты в своих легендах превратили чету Шумахеров в верных членов коммунистической партии, готовых подчиниться любому партийному приказу. Однако все факты указывают на то, что они никогда не вступали в компартию, а просто были частью художественной элиты, восставшей против ограничения свободы со стороны государства и буржуазного общества. Курт Шумахер был «слишком интеллигентным и чувствительным, чтобы не стремиться к тому, во что он верил всю жизнь — мирному сообществу людей, которые своим трудом смогут обеспечить существование, достойное человечества».

Однако отсутствие у Шумахеров аналитических способностей или идеологического энтузиазма с лихвой компенсировал один из бывших коммунистов. Таким человеком оказался Вальтер Кюхенмайстер, во время войны добровольно поступивший в военно-морской флот. Затем он стал членом компартии и до 1926 года редактировал коммунистическое «Эхо Рура». Впоследствии его из партии выгнали. Какая бы там ни была причина, но ортодоксальный коммунист, бывший товарищ Кюхенмайстер стал предателем.[18]

Распрощавшись с издательским делом, Кюхенмайстер поступил в рекламную фирму. После захвата власти нацистами СА отправили его в концлагерь, а затем в Шонненбургскую тюрьму. После девяти месяцев заключения его по состоянию здоровья выпустили на свободу, (он страдал язвой желудка и туберкулезом легких). Работать он уже не мог, но тут ему на помощь пришла преданная и бескорыстная поклонница, член компартии доктор Эльфрида Пауль. Она руководила муниципальным приютом для сирот в Гамбурге, а с 1936 года открыла в Берлине врачебную практику. Шумахера она знала с 1923 года и через него познакомилась с Кюхенмайстером, а теперь стала жить с инвалидом.

В 1936–37 годах к их кругу примкнули ещё два активиста, которые не собирались сидеть и вздыхать по поводу будущей судьбы гитлеровской Германии. Первой была Гизела фон Пельниц, берлинский корреспондент американского агентства «Юнайтед Пресс», женщина неизлечимо больная,[19] но в то же время активный член Коммунистического союза молодежи. Она все время требовала перейти к решительным действиям. Вторым был Гюнтер Вайзенборн, вернувшийся из Америки домой после многолетнего изгнания, пацифист и левый демократ, критик-социолог (среди его работ «Субмарина С-47» и «Варвары»). Ему тоже не терпелось участвовать хоть в каком-нибудь противодействии режиму.

Эти шестеро почти автоматически присоединились к Шульце-Бойзену. Ему они доверяли и не видели иного выбора. Кюхенмайстер и Шумахер знали его ещё с тридцать второго года, а Гизела фон Пельниц была его дальней родственницей. Харро был единственной надеждой всей группы. Он носил военную форму режима, хорошо знал высших нацистских функционеров и имел доступ, пусть даже очень скромный, к рычагам власти.

Вечерние дискуссии на квартирах друзей укрепили решимость Шульце-Бойзена предпринять какую-нибудь эффектную акцию против режима. Долгие годы он ощущал опустошенность, двойная игра, которую приходилось вести в Министерстве авиации, стала почти невыносима, и любые действия против режима помогли бы хоть как-то облегчить душу. Больше того, его жена, Либертас, у которой давно уже появились, по крайней мере поверхностные, антифашистские убеждения, была готова поддержать любое предприятие «одержимого» Харро.