Пароль «Dum spiro…»

Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить!
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.

Перед тем, как разойтись, договорились с Юзефом связь держать через Врубля. «Почта» — дупло в старой сосне.

Утром мы послали в Центр радиограмму:

«Юзеф Скомский — Волк — 23 года. Сын местного помещика. Пожелал помогать нам по патриотическим мотивам».

Мы не ошиблись в Скомском.

По-прежнему наезжая к приятелям, Юзеф завел знакомство с одним гитлеровским асом. Благодаря этому знакомству, отличному знанию немецкого, умению быстро сходиться с людьми Юзеф стал своим человеком даже в ресторанах с объявлениями: «Только для немцев». Он научился глубоко, в самых сокровенных тайниках сердца, прятать свою ненависть, свои чувства. Обхаживал своего аса, поил его отборнейшим коньяком, пока в дупле старой сосны не оказалась схема — расшифровка аэродрома и одной летной части. Расшифровку мы отправили в Центр. А несколько дней спустя в Кракове со всеми подобающими воинскими почестями хоронили обгоревшие останки гитлеровского аса. Он погиб во время массированного налета советских бомбардировщиков, не успев оторвать от взлетной полосы свой «хейнкель».

Всю ночь пылали машины на отлично замаскированном аэродроме. Огромными хлопушками рвались бочки с бензином. Выли сирены пожарных машин.

О налете Юзеф узнал от приятелей аса и несколько дней ходил именинником.

16 СЕНТЯБРЯ

В ночь на 16 сентября я работал допоздна, готовя донесение Центру. Накануне мы получили новое задание:

«Примите все меры разведки танков, частей на окраине Кракова, установите нумерацию частей, места штабов».

И вскоре начали поступать соответствующие информации от Грозы, Груши, сообщения польских друзей с кодовым знаком «D. S.». В одном говорилось об усиленном продвижении железнодорожных грузов к станции Кобежин, в других — об отличительных знаках, номерах на танках и машинах. Предстояло просеять, сверить, сравнить, проанализировать десятки фактов, чтобы отжать несколько скупых строчек для радиограмм.

Для шифровки передал текст Ольге:

«На восточную окраину Кракова (Кобежин) прибывают войска СС.

Из Словакии прибыла танковая дивизия. 160 танков, преимущественно «тигров», 20 бронемашин расквартированы в предместьях Кракова. Танки были в боях».

Не спится. В «схроне» тепло, пахнет чебрецом, мятой, но… как ни хорошо у Врублей, надо уходить. В эфире находимся полтора-два часа ежедневно, работая по одним и тем же позывным, в одно и то же время. Это просто чудо, что нас до сих пор не засекли. Но эти сверхсрочные радиограммы придется передавать отсюда: радиопитание «Северка» на исходе, слышимость — 1—2 балла. Выйдешь не в свое время — забьют. А завтра — в Бескиды, к Тадеку.

Только под утро задремал. Сквозь сон услышал голоса, топот ног, тревожный крик Стефы. Глянул в щель. В пяти метрах стоял немецкий солдат с автоматом наготове. Схватился за пистолет. Куда там… Полон двор гитлеровцев. Почти рядом со скамейкой, врытой у стенки моего «схрона», лежал лицом вниз старый Врубель, обхватив руками окровавленную голову. Над ним автоматчик. А вот и Стефа. Тоже лицом вниз, и руки широко раскинуты.

Где Ольга? Может, успела уйти? Но тут появился ефрейтор с нашим «Северком». Следом — Ольга в наушниках. Видно, взяли за работой. Заметила Татуся, Стефу, рванулась.

— Пустите, гады!

Ее ударили в спину. Пошатнулась, но не упала. Только шагнула в мою сторону. Села на скамейку. Ольга отвечала на вопросы отчетливо, громко. Я понял: не с немцами — со мной разговаривает[16].

Допрашивал капитан в черном мундире. Переводил пожилой офицер с глубокой залысиной. Я видел ее каждый раз, когда он нагибался.

— Кто такая?

— Разве не видно?

— С кем работала?

— Одна.

— Агентура?

— Нет агентуры. Все сама. И не кричите. Я и так хорошо слышу. Это у меня профессиональное.

— Фрейлейн весело. Фрейлейн шутит. Скоро тебе, стерва, будет не до шуток. Ложись! Лицом к земле!

— Не лягу, можете стрелять в лицо.

— Это для тебя слишком легкая смерть. Прежде, чем я выстрелю в твои васильковые глаза, ты у меня потанцуешь. И заговоришь. И подпишешь, что нам надо. И не думай, что погибнешь героиней, что твои большевики вспомнят тебя добрым словом. Ты сдохнешь, а твоих родителей — об этом уж мы позаботимся — сошлют в Сибирь за дочь-предательницу.

…Что делать? Стрелять? Убьют Ольгу, Татуся, Стефу. Сам погибнешь и провалишь дело. А если предательство? Если все знают?

Глухие удары. Пронзительный крик. Стоны. Голос старого Врубля.

— Ниц, ниц, ниц не вем! Не видел, не знаю!

Проклятье! Ефрейтор несет мой темно-синий костюм.

Снова удары.