Пароль не нужен

Молчанов щелкнул пальцами, еще ниже нагнул голову; парламентер увидел старческие голубенькие жилки у него на шее и решил про себя: «Если сейчас начнет доставать наган — перегрызу, собаке, шею».

— Неплохо написано, — пожевав белыми тонкими губами, сказал Молчанов. — Да вы присаживайтесь, пожалуйста.

— Что? — растерялся парламентер Уткин.

— Присаживайтесь, говорю, присаживайтесь.

— Постоим.

Молчанов близко подошел к парламентеру и уставился ему в лицо своими серыми спокойными глазами. Он внимательно осматривал его гладкий лоб, жиденькие брови, маленькие глаза, запавшие щеки, рот, острый, выпирающий подбородок с детской ямочкой.

— Вы родом со Смоленщины? — спросил Молчанов.

— С Могилевщины.

— Белорус?

— Русский.

— Давно оттуда?

— Давно.

— Перебросили с войсками?

— Нет, я здесь был на каторге.

— Политический?

— Да.

— Давно в партии?

— Десять лет.

— А самому сколько?

— Двадцать восемь.

— Чин?

— У нас чинов нет... Поставлен командовать полком.

— За десять лет службы?

— Я служу только пять лет.

— Вы не поняли. Я имею в виду партийную службу.

— Партии не служат.

— Экой вы тщательный в формулировках. Не изволите ли чайку?

— Мне бы лучше ответ получить.

— Ах, да, да, конечно... Но, видите ли, мы ведь не прежние генералы в прежней царской армии. Мы живем на демократических началах. Я обязан, прежде чем дать ответ, посоветоваться со своими коллегами, с моими друзьями-солдатами.

— А чего советоваться-то? Мы у вас не пушку просим. Сами вы как настроены?

— Оптимистично, — улыбнулся Молчанов. — А вы?

— Тоже.

— Вы, когда читали этот документ, очень нервничали. По-видимому, ждали, что я прикажу вас немедленно расстрелять, не так ли?

— Всяко может статься.

— А вы бы разве могли убить парламентера?

— Нет.

— А зачем так плохо думали обо мне?

— Я об вас не плохо думал, — улыбнулся парламентер, — я об вас с перспективой думал.

— Ну, что ж, — сказал Молчанов. — Мило. Я скажу моим людям, что командиры у красных отнюдь не вандалы и не изуверы, а вполне приятные молодые люди.

— Это вы к тому, чтоб я нашим сказал хорошо про вас, господин генерал?

— Война не торговля, принцип баш на баш тут не годится, — сухо заметил Молчанов.

— Я врать не буду. Я честно все скажу.

— О, это великая жертва — сказать честно про белого пса, наемника японского капитала, губителя русского народа, на костлявых руках которого кровь тысяч замученных женщин и детей. Надеюсь, вы заметили сходство между портретом, написанным у вас, и мной, так сказать, оригиналом?

— Художники — народ особый, — вон есть и такие, которые пишут про нас — «кровавые красные псы, опьянев от русской крови, истоптали матушку-Россию, осквернили могилы отцов и продали нашу страдалицу-родину еврейскому интернационалу».

— А что, разве это неправда? — не сдержавшись, воскликнул Молчанов.

— Да не совсем вроде бы я похож на портрет, написанный вами.

— Не я написал этот портрет, а история!

— В таком случае она его и закрасит, история-то...

Молчанов отошел к двери, распахнул ее и сказал:

— Полковник Кремнев! Отвезете парламентера к красным позициям на броне. О погоде говорите сколько угодно, про политику воздерживайтесь.

— До свидания, господин генерал, — сказал парламентер Уткин.

— Прощайте.

Когда парламентер вышел из кабинета и, сев в броневик, укатил, Молчанов взял послание Блюхера, внимательно прочитал его еще раз, походил по мягкому ковру, заложил руки за спину, а потом сунул два листка в камин и долго смотрел, как бумага скручивалась в черный жгут, корчась на красных угольях.

Передовые красных войск

На КП адъютант подает стакан спирту только что вернувшемуся парламентеру Уткину.

Уткин выпивает залпом, нюхает рукав, стоит мгновение с раскрытым ртом, грызет сухарь, протянутый ему Блюхером, и только после этого с шумом выдыхает из себя ядреный медицинский запах и блаженно улыбается.

— Что он сказал? — спрашивает Блюхер.

Гржимальский стоит белый, натянутый как струна.

— А ничего толком не сказал, товарищ главком.

— Про срок его предупредил?

— В самом начале сказал: срок три часа.

— Сколько прошло? — спрашивает Блюхер Гржимальского.

— Три.

— Все, — говорит Блюхер. — Была бы честь предложена. Хватит. Где Постышев?

— У прямого провода, с Дальбюро говорит.

— Пожалуйста, пригласите его сюда.

— Есть.

— Командарм Серышев?

— Я.

— Товарищ Покус!

— Здесь.

— Яков Захарович, тебя назначаю командующим всеми войсками, которые начнут атаку Волочаевской сопки.

— Есть.

— Конев?

— Здесь.

— Хорошо. Петров-Тетерин?

— Я.

— Хорошо.

Входит Постышев.

— Начинаем, — говорит ему Блюхер.

— Отказал Молчанов?

— Да.

— Позвольте пойти на передовую? — спрашивает Гржимальский.

— Нет. Вы мне понадобитесь здесь.

Постышев одевается и идет следом за Покусом.

— Куда? — спрашивает Блюхер.

— В окопы.

— Я буду позже. Сигнал для начала, как обусловлено.

— Понятно. Счастливо, Василий Константинович.

— Счастливо, Павел Петрович.

Постышев и Покус уходят.

— Как с танками? — спрашивает Блюхер.

— Остался один, который может работать.

— Его бросить на поле сразу после начала наступления.

— Так у него ж пулемет заклинило.

— Ничего. Пусть прет без пулемета.

Входит адъютант.