Пароль — Родина

Человек стоял неподвижно, глупо улыбаясь, прижав руки к груди. И только глаза его, сузившиеся, злые, говорили о том, что он узнал в молодом партизане того, кто недавно приходил на полянку. Узнал, того, кто оставил под камнем кому-то из советских людей, находившихся в подполье, партизанский приказ — немедленно уничтожить гестаповца Ризера.

— Идем, идем! Нечего таращиться. — Федор сердито ткнул винтовкой в грудь задержанного, и это чуть не погубило юношу.

Точным, рассчитанным движением неизвестный оттолкнул винтовку в сторону, потом резко рванул на себя, Федор, не ожидавший такого приема, пошатнулся и в то, же мгновение получил прямой, сильный удар в лицо.

Сразу потемнело в глазах. Ушло сознание. Он медленно повалился на землю.

Неизвестный подхватил падающую винтовку, однако стрелять не стал. Отступив на шаг, он двумя руками взял ее за ствол и замахнулся. Замысел его был ясен: ударом приклада, без ненужного и опасного шума, раздробить голову партизана или, возможно, еще сильнее оглушить его и потащить к своим, к Ризеру.

Сухой одиночный выстрел из глубины леса был последним звуком, который услышал «блаженненький». Винтовка старого охотника Игната Зубилина стреляла без промаха.

…Спустя два часа отец и сын Зубилины сидели в партизанской землянке и обо всем обстоятельно докладывали командирам, Правда, докладывал один Игнат. Федор сидел понурившись, опустив голову. Он винил себя за то, что дело, которое так удачно началось, из-за допущенной им оплошности не было доведено до конца. Фашиста надо было взять живым…

— Напоследок сплоховал Федя, — огорченно говорил старик Зубилин. — И моя, значит, вина есть.

— Да, неудачно получилось, — покачал головой Гурьянов. — Вы хоть обыскали его, — нищего этого?

— Все обшарил… Однако из бумажек — ни одной.

— Фашистский «язык» сейчас очень пригодился бы, — вздохнул Жабо. — Но ничего не попишешь. Всяко бывает.

Федор Зубилин ждал сильного нагоняя, а командиры даже не ругают его! Чудно!..

— Так я ж… — начал было он, осмелев, но его прервал Карасев:

— Ладно… Все ясно. Идите отдыхайте. Вечером выступаем.

В ШТАБЕ ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛА ФОН КЛЮГЕ

Командующий 4-й немецко-фашистской армией генерал-фельдмаршал фон Клюге уже несколько дней был не в духе. Его раздражало буквально все: и телефонные звонки, и помятые мундиры адъютантов, являвшихся с докладами, и донельзя громкое гудение автомобильных сигналов возле штаба, и даже покорное и слишком уж постное выражение лиц дежурных офицеров.

Генерал со злостью бросал телефонные трубки, разносил офицеров, швырял со стола папки с бумагами и даже выплеснул на пол кофе и разбил чашку. Любимый черный кофе показался ему на вкус неприятно кислым и отдавал скорее русскими щами, чем настоящим бразильским ароматом. Штабной повар получил нагоняй и предупреждение: если он еще раз посмеет сварить такую бурду, ему придется оставить плиту и сковородки, отправиться на передовую и там с автоматом в руках доказывать свою преданность Германии и ее фюреру.

Офицеры штаба ходили на цыпочках, разговаривали шепотом и старались не попадаться на глаза разгневанному командующему. В папку «Для доклада» с самого верха они клали только такие сводки, донесения, телеграммы, которые могли хоть немного успокоить генерала: поздравление фюрера ко дню рождения с пожеланием вторично отметить этот праздник в Московском Кремле; копию сообщения главнокомандующего сухопутными силами генерал-фельдмаршала Вальтера Браухича о скором прибытии в группу армий «Центр» новых дивизий; донесения о расстреле и повешении советских партизан и «опасных заложников»… Под самый низ умышленно подкладывались все остальные, менее приятные бумаги в расчете на то, что командующий не скоро до них доберется, а когда доберется, успеет остыть и подобреть от уже прочитанных радостных известий.

Подлаживаться под вкусы и характер начальства стало искусством многих офицеров из свиты господина командующего.

Но на сей раз все уловки были напрасны. Конечно, поздравление фюрера польстило самолюбию генерала, и если бы оно было вручено ему в торжественной обстановке, в присутствии подчиненных, фон Клюге произнес бы подобающую такому случаю напыщенную речь, не забыв упомянуть о своих боевых заслугах перед рейхом. Но наедине с самим собой генерал мог быть честнее и откровеннее. Он иронически хмыкнул, поджал тонкие губы и, минуту помедлив, равнодушно отложил поздравление в сторону. Кто не знает, что в ставке фюрера такие бумажки составляются под копирку заранее, по списку, и рекламируются как признак особого внимания и чуть ли не благодеяния. А в сущности это — только один из фальшивых театральных жестов истеричного ефрейтора с усиками, ставшего волей божьей (и господ банкиров и магнатов) фюрером всей Германии. Не стоит над этим задумываться и вводить себя во искушение. Хайль Гитлер!..