Пароль — Родина

Карасев взглянул на офицера. Тот, вытаращив белесые выпуклые глаза, трясся мелкой дрожью и о ужасом глядел на вооруженных людей. Его пистолет и четыре гранаты уже перекочевали в карманы партизан.

С печи свешивались головы старухи и дочери лесника Сони. Карасев успел заметить, что лицо ее было испачкано сажей, и, догадавшись о хитрости девушки, улыбнулся. Она ответила ему слабой, неуверенной улыбкой.

Терехов, успевший обыскать карманы пленного, подал Карасеву бумажник. Развернув офицерское удостоверение, Карасев прочитал фамилию майора — фон Бибер! Эта фамилия ему показалась знакомой. Где он слышал ее?

И тут же память подсказала: 1939 год. Перемышль. Немецкие войска покидают Западную Украину. Только что по улицам Перемышля, а затем по мосту через реку Сан протопал последний немецкий батальон. Впереди шагал длинный, как журавль, обер-лейтенант, а сбоку по тротуару, деревянно выбрасывая ноги в лакированных сапогах, шел капитан — командир батальона. Фамилию этого капитана — фон Бибер! — все время с гневом и презрением повторял польский учитель Тадеуш Кияковский, пытаясь рассказать «пану радзецкому лейтенанту» Карасеву о случившемся несчастье. Да, старик Кияковский, мешая польские и русские слова, на чем свет проклинал своего квартиранта, любившего комфорт и философские рассуждения о превосходстве и величии нордической расы, а перед уходом укравшего у старого учителя все фамильные драгоценности.

Неужели это тот самый фон Бибер, хлестнувший перчатками по лицу польского учителя и прошагавший через мост на западный берег реки Сан? Правда, Кияковский называл фон Бибера капитаном. Но с тех пор прошло два года, и фон Бибер, возможно, выслужил новый чин.

Насмешливый огонек блеснул в глазах Карасева, и, нагнувшись к самому лицу «языка», он произнес несколько слов:

— Перемышль? Сан?.. Пан Тадеуш Кияковский.

Майор вспомнил. Утвердительно и даже, как показалось Карасеву, радостно закивал он головой.

Да, это был тот самый Бибер, с которым Карасев свел заочное знакомство еще в 1939 году в Перемышле. С тех пор капитан, видимо, без особых трудностей прошел или проехал по многим странам Европы, заслужил фашистский железный крест, чин майора и, наконец, попал под Москву, пополнив польское, чехословацкое или французское меню русскими блюдами. Он не изменил своим старым привычкам к обильной пище и комфорту. Возможно, майор надеялся в скором времени попировать в лучших русских ресторанах и понежиться на кроватях комфортабельных московских гостиниц. Но, увы! Здесь, на Восточном фронте, вся его карьера лопнула, как мыльный пузырь. Он попал в руки русских партизан и теперь лежит связанный и беспомощный, еле сдерживая рвущуюся из желудка тошноту.

«Бывают же такие неожиданные встречи», — подумал Карасев и сказал негромко Терехову:

— Старые знакомые!

Терехов так и не понял короткой и загадочной реплики командира, а у того не было времени сейчас рассказывать о давнем происшествии в Перемышле. Он подошел к леснику и пожал ему руку.

— Спасибо, отец, за помощь.

— Спасибо и зам, — ответил лесник, косясь на связанного майора. — Только как же теперь? С вами подаваться в лес?

— Нет, там помоложе и покрепче найдутся.

— Ну, а нам — пропадать?

— Зачем же? Будем надеяться на лучшее. — Он на минуту задумался. — Скоро сюда, наверное, немцы пожалуют. Начнут тебя допрашивать — тверди, что ничего не знаешь, напугался сам до смерти, да еще, мол, связали тебя, чтобы не успел донести на партизан.

По распоряжению Карасева всю семью Самсонова связали веревками (правда, не очень туго). Когда Терехов обвязывал дочь лесника Соню, он озорно оскалил зубы и не удержался от шуточных комплиментов:

— Эх, какую красавицу здесь оставляю. Лесную царевну!.. Простите, товарищ царевна, вам не больно?

— Больно! — пытаясь улыбнуться, ответила Соня.

— В таком случае, милль пардон, как говорят французы. Одним словом, приношу свои извинения. Ефрейтор Илья Терехов!

И он стал по стойке «смирно» — неугомонный, черноволосый, с тонким загорелым лицом и острым носом с горбинкой.

— Нашел время для шуток, — укоризненно заметил Горбачев. — Делай дело, а языком не трепись.

— Ну, вот еще, — обиделся Терехов. — Шутка всегда к месту, без нее пропадешь или засохнешь.

— Скорее! — прервал его Карасев. — Будьте здоровы. — Он поклонился семье лесника. — Еще раз спасибо, папаша!

Неожиданно майор заупрямился и не пожелал передвигаться на собственных ногах. Обозленный тем, что так бездарно попал в плен именно тогда, когда с часу на час ожидалось падение большевистской столицы и въезд фюрера в Москву, фон Бибер начал отчаянно сопротивляться. Тогда партизаны по приказу Карасева взяли майора «под локотки», но он повис на руках тяжелым грузом. Выход нашел могучий Карпиков. Без особых усилий он одним движением взвалил офицера на спину, как куль с мукой, и пошел вперед.

Через метров двести «езда» на спине надоела Биберу, и он покорно — «О, майн готт!» — пошел дальше сам, понурив голову и не глядя по сторонам.