Пароль «Стрекоза»

Из рубки, если посмотреть назад, видно, как бревенчатый караван, выходя на середину фарватера, постепенно выпрямляется, оттягивая свой хвост от опасного скалистого берега. Сплавщики, стоя на плоту, крутят гигантское деревянное колесо. И вот поперечные счалы, связавшие части каравана, разъединены. Вода клином врывается в прораны и разбивает древесину на три ленты. Разлучившись друг с другом, каждая из них образует самостоятельный плот. И у каждого впереди свой хозяин — буксир. Самая массивная лента плота поползла за «Смелым». Трос, соединявший их, натянулся, задрожал от напряжения.

Впереди, выплывая из тумана, вырастал гигантский мост. Стальные балки грузно висели над рекой. Ромка Мослов разглядел даже шляпки болтов, скрепивших металлическую арматуру. По шпалам, громыхая, побежал между небом и водой паровоз, замелькали в ажурных просветах зеленые вагоны.

Потом все стихло. Слышно только, как натужно дышит машина внизу, шлепаются волны о борт.

Константин Иванович поднес к губам конусообразную трубу и зычно крикнул плотогонам:

— Выходить якоря!

— Дайте я тоже крикну, — попросил Федя Малявка.

— И я, — Слава Кубышкин приблизился к капитанскому рупору.

— Кричите оба, — засмеялся Шубин и отдал им свою трубу.

Каждому хотелось скомандовать первым. Выкрикнули сразу в два голоса:

— Выходить якоря!

На плоту забегали. Две девушки в цветастых косынках и лысый мужчина в рубахе, подпоясанной шнурком, заспешили к якорному сбросу. Налегли всей грудью на колесо. Колесо скрипнуло и завертелось, вытягивая на поверхность звонкую цепь. Показалась причудливо изогнутая, рогатая лапа якоря.

— Ура! — закричал Федя. — Моя команда долетела!

— Нет, моя долетела! — не согласился Слава Кубышкин.

— Кто скомандовал первым? Я!

Шубин, смеясь, уточнил:

— Вы так старались перекричать друг дружку, что вместо слов львиный рев получился. Дуэтом только песни поют, а не командуют…

«Смелый» входил под центральный пролет моста, когда ветер сместил плоты к берегу. Константин Иванович позвал гудками вспомогательные судна. Юркий буксирик, вынырнувший невесть откуда, встал перпендикулярно плоту, уперся в его бок. Он настойчиво толкал головную часть плота, загоняя его в проем между устоями моста. Второй буксир — такой же маленький и бойкий, наседал на хвост, помогал плоту удержаться на стрежне. Древесная лента, серпом изогнувшись под ветром, замедлила движение, стала неторопливо выправляться.

Густой дым валил из трубы «Смелого». Дымный хвост дотянулся до самого плота, заволакивая все вокруг непроницаемой чернотой.

Славе Кубышкину показалось: плот несется прямо на бетонные устои, возле которых бурлит и пенится вода. Он крикнул:

— Ой, сейчас о мост трахнется…

Носик ошалело метался по мостику и гавкал.

Вода под мостом дыбилась, швыряла плот из стороны в сторону. Нелегко капитану удержать караван в пролете. Приходилось то и дело браться за штурвал. Переднюю часть каравана Шубин провел в самой середине пролета и, выйдя на простор реки, вдруг круто повернул «Смелого» навстречу ветру. Капитан разрешил Феде Малявке подержаться за руль штурвала. И тут хвост плота, прибитый ветром почти к самым устоям, сдвинулся левее, встал в центре пролета. Федя закричал «ура!». Грозные металлические сплетения, повисшие над рекой, теперь не страшны.

— За такую работу Константину Ивановичу законно пятерку можно поставить. С плюсом! — оценил Андрейка.

— А я вот этими руками штурвал повернул! — хвастался Федя. — В самую решающую минуту! На всю жизнь запомню!

— Старым капитанам можно на пенсию подаваться. Есть кому вахту сдать, — сказал Константин Иванович. — Прощайтесь со «Смелым», ребятки. Штурман доставит вас к Соколиной горе. А я прибуду попозже — еще два плота остались за мостом… Да, чуть не забыл — на берегу вас ждет письмо. Я его вчера вечером написал, зная, что мне задержаться придется, и спрятал возле одинокой березы у реки. В письме — новый приказ. Ищите его в десяти шагах от березы по направлению к югу. Итак, до встречи, следопыты! — И Шубин помог ребятам спуститься в шлюпку, что покачивалась на волнах за бортом «Смелого».

Глава девятая «Будем как невидимки» (Из дневника Юли Зубровой)

«Сегодня мы всей семьей прибирали комнату. Мама решила выбросить на свалку ненужный хлам.

В горке рваных галош, гнилой картошки, черепков от горшка и старых газет я увидела… свой дневник! Он чуть не угодил в помойку. Ужас. Подумать страшно.

Я обиделась на маму. Как она могла свалить в одну кучу дырявые галоши и мой драгоценный дневник! Ведь в нем записаны все мои мысли и переживания начиная с первого класса.

Наверное, маму смутил неряшливый вид тетрадки. За три года дневник пожелтел, стал лохматым, как та старинная летопись, которую однажды приносила нам в класс учительница. Но ведь это и хорошо! Через много-много лет и мой дряхлый дневник могут показать в школе. Будут изучать мысли и переживания школьника.

Только мне не хочется, чтобы изучали первые страницы. Там много ошибок, а мыслей мало. Переживаний в первом классе тоже почти не было.