Паром

Но вот он возвращается в черновик воспетой жизни, и его охватывает тоска и горечь. Как будто он ожидал, что вслед за его гармонизированным миром черновик жизни гармонизируется сам.

Есть выдающиеся люди, у которых чувство сострадания сильней, чем страдание страдающего.

Такие люди вызывают восхищение, но они и опасны, если не обладают религиозной закалкой. Невыносимая сила сострадания может привести их к мысли, что сострадать вредно и бессмысленно. Не это ли случилось с Ницше, Горьким, Маяковским? Ницше сам создал себе теорию вреда сострадания. Маяковский и Горький, смолоду отличавшиеся величайшей силой сострадания, потом примкнули к марксизму, псевдо-пролетарскому ницшеанству. Следует отметить, что все трое отрицали Бога. Правда, Маяковский иногда стихийно проявлял сострадание, когда дело касалось любви или животных, в общем, в тех областях, куда марксизм не дотягивался.

У талантливого поэта Георгия Иванова отчаянье столь долгое и привычное, что незаметно перешло в своеобразный комфорт отчаянья. Великая Цветаева в любом отчаянье огрызалась до конца, как львица. Никакого примирения, никакого комфорта!

Я много раз задавал себе вопрос: как это может быть, что бесчестные люди иногда бывают довольно талантливы, и всегда этот вопрос ставил меня в тупик. Бесчестный человек — значит, гнилая душа. Но разве может творить гнилая душа? В конце концов, я пришел к выводу, что в их гнилой душе осталось место, не тронутое гнилью, и этим местом они пишут. К счастью, великие таланты не бывают бесчестными, великие, потому что творят всей душой. И это видно.

Евразийцы, сидя в европейских шляпах, тянут азиатский кальян.

Стоит вырваться из несвободы в свободу, как мы убеждаемся в банальности свободы, и опускаются руки. Но надо вглядеться в эту свободу, чтобы увидеть в ней новую несвободу и бороться с ней. И так до бесконечности.

Иногда наша храбрость — форма покаяния нечистой совести.

Доход от ленинских идей:
Сменил шалаш на мавзолей.
Зато Россия в этой драке
Дома сменила на бараки.

Необходимость ложиться ночью спать почти всегда вызывает тоску и чувство непонятной вины. Нет ощущения правильно прожитого дня.

Пушкин, безусловно, был патриотом. И Бенкендорф, безусловно, был патриотом. Но так же безусловно, что патриотизм у них был разный.

Пристальное внимание к мухам — признак слабоумия.

Когда руководитель страны дает сеанс одновременной игры со многими оппозиционерами, ему трудно удержаться в рамках шахматных правил.

С удовольствием перечитывал свой старый рассказ и неожиданно сладко уснул. К чему бы это?

Когда говоришь о патриотизме, приглядись к окружающим: не подмигивает ли тебе полицейский? Если не подмигивает, можешь продолжать.

Есть писатели, у которых все события романа проходят в сумеречном свете, где трудно что-либо четко разглядеть. Это создает ложный эффект многозначительности. Человек поднял руку, чтобы почесать в ухе, а нам кажется, что он хочет застрелиться.

Муравейник не может сам себя описать. Нужен взгляд сверху.

Чудище встало и чудище сотворило. Абхазская пословица о неловком человеке.

Безумпция невиновности.

В своей писательской жизни довольно часто на удары подлых людей не отвечал ударом, потому что боялся вспугнуть вдохновение. Однако горечь не забывалась. Однажды подлый удар подлого человека даже помог мне в работе, потому что я тогда писал рассказ о том, что чувствует мой герой после подлого удара.

В нашей литературе на одного сомнительного Моцарта приходится десять несомненных Сальери.

— Вот он не даст мне соврать, — неожиданно говорит человек, кивая на тебя, и именно поэтому ты даешь ему соврать.

Одиночество вдвоем зеркально удваивается.

У российского человека готовность быть ограбленным уравновешивается готовностью грабить. На этом основана победа революции и все остальное, связанное с ней. Например, государство грабило колхозы, фактически превращая их в свою собственность. Колхозники воровали в колхозах, фактически признавая, что это не их собственность, а государства.

Писатель, который не может написать сильно о любви и смерти, не может быть сильным писателем. О любви и смерти сильнее всех писал Лев Толстой.

Коммунисты, овладев Россией, все время обрушивали все традиционные формы жизни. Даже уходя с исторической сцены, они и свободу ухитрились обрушить на наши головы.

Старые люди особенно нежны со своими внуками, потому что тут потребность в нежности не выглядит в глазах окружающих смешной.

Кто перед едой вяло моет руки, тот после еды вяло приступает к работе.

В России исчезли классы. Нет ни рабочих, ни крестьян. Они есть, но они уже не классы, с которыми считается правительство. Появились новые классы — чиновничество и связанная с ним разбойничья буржуазия, у которой воровство, одобренное чиновниками, — сверхприбыль.

Хам передал эстафету эстету.