Паровоз из Гонконга

— …на мою голову.

Все молчали. Филипп с вопросительной улыбкой смотрел на него.

— Что глядишь? — сказал ему Горощук и в сердцах хлопнул дверцей. — К Звягину, куда же еще? В пансион „Бриз“.

— Звягин будет сердиться, — совершенно по-русски заметил Филипп.

— А пускай сердится, нам-то что? Кто начальник?

— Звягин начальник, — ответил Филипп.

— Вот и дуй, — сказал Горощук. — И без разговоров. И чтоб я еще когда-нибудь взялся…

У подъезда узкого, как пенал, многоэтажного дома с ярко-красным лоджиями Игорь долго стоял лицом к глухой стене и как будто чего-то ждал.

— Что это он там делает? — с нервным смешком спросила Людмил.

— Разговаривает через локутор, — объяснил Андрей.

— Через что? — не поняла Люда.

— Ну, через переговорное устройство. Видишь, руку держит на кнопке.

— И что же, ему даже дверь не хотят открывать? — повысив гол так, чтобы Игорь слышал, спросила мама Люда.

— Откуда я знаю? — ответил Андрей.

— Ну, уж теперь и мы пойдем, — решительно сказала Людмила. — Поглядим в глаза этому Звягину: что ж он так плохо принимает людей? И Настя давно не сикала.

— А кто с вещами? — спросил Иван Петрович.

Людмила покосилась на Филиппа.

— Андрюша посидит.

— Еще чего! — возмутился Андрей. — Я тоже живой человек. Совсем стушить меня хотите?

— Ну, ступайте втроем, — предложил отец, — а я останусь.

— А ты и рад! — вскинулась мама Люда. Видимо, она совсем изнемогла от жары и сдерживаться была уже не в силах. — Лишь бы ни с кем не поссориться! Кто из нас командированный? На чье имя аттестат? Кого обязаны жильем обеспечить? Привык за женину юбку прятаться! Иди, иди, тюря, я уж посижу.

Иван Петрович посмотрел на жену и, не сказав ни слова, стал выбираться из машины. Следом за ним вылез и Андрей, не без опаски ступил на тротуар, неровно вымощенный квадратными бетонными плитами. Ноги были как будто чужие, глаза и губы щипало от пота, голова кружилась, что-то жужжало в ней и мерцало, как в детском волчке.

Взяв Настасью за руки, мужчины подошли к Игорю, тот все еще нажимал ладонью на кнопку.

— Ну, вот они тут скопились, в затылок мне дышат, — сказал он, приблизив губы к решеточке микрофона, едва видневшегося в стене. — Как хотите, Григорий Николаевич, айм аут, нет больше сил.

— Ладно, пусть поднимаются, — прохрипел из стены русский голос, и хромированный запор на стеклянной двери, щелкнув, разомкнулся.

В подъезде пахло кошками и мандаринами. Громадный цельнометаллический лифт с бегающими под потолком разноцветными огоньками помчал их наверх.

— Ну и машина, — сказал Иван Петрович. — Наверно, здесь во всех домах такие?

— Как же, как же, — с ухмылкой ответил Горощук. — Единственный приличный лифт во всем городе. Я уже полгода на тринадцатый этаж пешком хожу. А когда воду вырубают — вообще полный кайф. С ведрами на колонку сбегаешь — и в гору до коморы.

Лифт остановился так резко, что перехватило дух. Двойные двери, чавкнув, расползлись, на этаже зажегся свет. Было здесь всего две двери: тяжелая, темная, с бронзовой вертушкой звонка и поодаль другая, беленая, видимо, для прислуги.

— Наш барон тут весь этаж занимает, — понизив голос, сказал Горощук. — Уплотняйте его.

Иван Петрович вопросительно посмотрел на Игоря, но так и осталось неясным, шутит он или говорит серьезно.

Темная парадная дверь распахнулась, на пороге в обтрепанных джинсах, резиновых пляжных шлепанцах и пестрой рубахе нараспашку стоял хозяин.

— Ну, детей-то можно было и внизу оставить, — недовольно проговорил он. — Прямо как погорельцы тамбовские.

Пропустил всех внутрь, заложил дверь на стальную щеколду.

— Приветствую вас, — буркнул он без особой любезности и протянул Ивану Петровичу руку.

— Гриша, пусть разуются! — прозвучал откуда-то издалека женский голос.

— Правильно, снимайте бахилы, — сказал Звягин, — ни к чему на бациллы.

Конфузясь, Андрей присел на корточки, снял с сестренки сандали и стал разуваться сам. Носки у него были целые, однако ноги в тяжелых отечественных полуботинках успели-таки пропотеть.

Прихожая была громадная, двусветная, за одним широким во всю стену окном, наполовину задернутым тяжелой шторой, празднично синел океан, за другим открывалась панорама пестро, по-театральному раскрашенному многоэтажья. Мягкая обитая черной кожей мебель, низенькие серванты под черное дерево, полупустой стеллаж с несколькими книгами и деревянными резными фигурками… главной роскошью здесь был прохладный сквознячок.

— Располагайтесь, — пригласил Звягин.

У него было широкое лицо с ровными бровями, курносый нос, червячно красные губы.

— Садитесь же, — с некоторым раздражением повторил он, видя, щербатовцы переминаются и смотрят по сторонам.

— Извините, — пробормотал Иван Петрович, наклонив к плечу голову и кромки ушей у него покраснели. — Извините, где тут у вас можно сходить по-маленькому?

Любой взрослый мужчина в подобной ситуации постарался бы обратить дело в забавную шутку, но Иван Петрович этого не умел и Андрей был убежден, что так и должно быть, что это — солидно и что балагурят и развлекают окружающих только никчемные люди.