— Проснулся, родненький? А я тебя уже будить хотела. Чтоб пешком через весь город не идти… в восемь часов автобус школьный проходит, надо тебе съездить, записаться на сентябрь. А может, и помочь учителям придется. Сегодня в последний раз автобус подают, я у Бориса Борисовича узнала. Сын его тоже едет, с ним и сядешь. Я бы и сама с тобой поехала, да вот Настя подвела, что-то с животиком у нее, не пошли ей холодные консервы.
— А ты тетю Анджелу блины учила пекти! — сообщила, выглядывая из душевого отсека, Настасья, она подъехала к двери, сидя на своем зеленом горшке.
Быстро обвыкаются маленькие: чужеземное имя «Анджела» Настя произносила с такой же естественностью, как "тетя Клава".
И тут до Андрея дошло: мама решила энергетическую проблему! Он вскочил с постели, выглянув в предбанник: обе конфорки были включены на полную мощность, на одной сипел чайник, на другой лопотала сковорода.
— Как это тебе удалось? — подозрительно спросил он, оглядывая проводку.
— Простые люди о простых делах всегда договорятся, — сказала мать, не подозревая, что провозглашает великую истину. — Живем и будем жить.
Душа Андрея исполнилась благодарности и смущения. Нужно было как-то загладить вчерашний срыв, и, разыграв простодушие, Андрей спросил:
— Ма, а что такое "шелудень"?
Мама Люда и стыдилась своего черносошного происхождения, и гордилась им, как дитя. Лучшего способа растрогать ее и одновременно дать понять, что он просит прощения за вчерашнее, Андрей не мог бы придумать.
— Ой, и хитрый ты малый! — нараспев произнесла она улыбаясь.
— Весь в Минаевских, — ответил Андрей, ставя таким образом печать под текстом мирного договора.
За завтраком мама Люда завела разговор о той самой женщине-белогвардейке по имени Тамара: эта тема, по-видимому, очень ее занимала.
— А машина у нее новая, импортная? — с жадностью расспрашивала мама Люда. — А на усадьбу вы к ней не заезжали? А какая она из себя… ну, молодая, красивая? Как одета?
Полагая, что с этой шпионкой им более не придется встречаться, Андрей провел над родной своей матерью невинный, как ему казалось, эксперимент.
— Высокая, рыжая, — начал фантазировать он, — волосы по плечам. Лицо белое, глаза карие… В общем, ничего.
— Ничего, говоришь? — задумчиво переспросила мама. Посидела, глядя в сторону, потом поднялась, надела халатик, снова села.
— Ладно, как-нибудь, — сказала она со вздохом.
Наевшись блинов, напившись чаю, Андрей надел чистую белую тенниску и школьные брюки, блестевшие, как зеркало, на заду, взял картонную папку со своими школьными документами (с этой папкой "Для доклада" он проходил оформление на выезд и суеверно увез ее, потертую, с собой за рубеж) и, провожаемый напутствиями мамы, вышел на улицу.
Было тепло и солнечно, все гомонило, пестрело, благоухало, чадило и мельтешило вокруг.
Возле приземистого подъезда «Эльдорадо» стоял паренек, тоже одетый по-советски, только не русый, как Андрей, а чернявый, плотненький и солидный, в руке у него был сверкающий хромом и никелем чемоданчик «атташе-кейс», выглядевший довольно нелепо и вызывавший представление о каком-нибудь кружке юных загранкадров. Паренек мельком взглянул на Андрея и застыл, лицо в полупрофиль, то ли глядя, то ли не глядя на своего ровесника. Волосы у него были расчесаны на косой пробор, как и у отца, Бориса Борисовича.
— Привет, — сказал Андрей.
Бородин-юниор терпеливо вздохнул и ничего не ответил, только по-старушечьи поджал губы. И манеры у него были тоже отцовские.
— В школу? — спросил Андрей.
— Ну, — ответил юниор.
— Автобус точно приходит?
— Придет, — процедил Бородин и отвернулся.
В самом деле, сказал Андрей, все здесь малахольные. То ли специально подбирают таких, то ли они мутируют под воздействием климата. Но отступаться было не в его правилах.
— Ты в каком классе? — спросил он, подходя ближе.
Юниор раздражился и потемнел лицом — в точности, как его отец, как Володя Матвеев, как Григорий Николаевич Звягин. Даже физически чувствовалось, что темная кровь быстро и горячо залила ему мозг.
— Что за манера лимитская заговаривать на улице с незнакомыми людьми? — желчно сказал юниор. — А может, я агент "Интеллиджент сервис"?
— Ха, — сказал Андрей. — Во-первых, не «интеллиджент», а «интеллидженс». За версту видать иностранца.
— И шуточки лимитские, — огрызнулся Бородин.
Но Андрея не так легко было втянуть в перебранку, если сам он этого не хотел.
— Да ладно выкалываться, — миролюбиво сказал он. — Тебя как зовут?
— А зачем это знать? Я все равно уезжаю.
— Что так рано?
— С чего ты взял, рано?
— А с того, что в гостинице живешь. Значит, меньше года.
— Для этой дыры хватит. Сыт по горло.
— А в каких еще дырах ты бывал?
Ничего не ответив, Бородин перешел на другое место, к стене «Эльдорадо», и отвернулся.