Паровоз из Гонконга

- Я бы ответил тебе, кто я такой, - медленно проговорил Андрей, и лунная кровь в его сердце тяжело колыхнулась, - да боюсь, что ты испугаешься. Пойдем, на нас смотрят.

Вскоре путаница переулков кончилась, перед ними открылась широкая площадь. Дети вышли на самую ее середину, на горбатое открытое пространство - и, как это здесь часто случалось, налетел ветер, поднялась ржавая пыль, в небесах заворочалась невесть откуда взявшаяся толстая сине-белая туча, и хлынул плотный ливень. Пока бежали до ближайшего козырька над каким-то административным подъездом - промокли насквозь.

- Черт его знает, где он мотается, - проговорила Женечка, утирая ладонью залитое дождем лицо. - Выбрал дыру, могли бы в Дании жить...

Сейчас она была похожа не на дочку советника, а на простую щербатовскую девку, застигнутую дождем: так же ругалась, не заботясь о подборе слов, так же отфыркивалась и обжимала платье, потемневшее в тех местах, где оно прилипло к телу. Стало видно, что под платьем, кроме ничтожных трусиков, на ней ничего нет.

Вдруг она повернулась к Андрею, взглянула ему в лицо. Золотистые глаза ее блестели, как будто тоже были забрызганы дождем. Волосы промокли, и оттого головенка ее стала маленькая и темная, как, как у рыжего сеттера.

- А ты что губы распустил? - спросила она. - Есть, да не про вашу честь. Достань полотенце.

Андрей исполнил приказание и отвернулся, чтобы не видеть, как она, сунув полотенце за ворот, обтирает плечи и грудь.

- Все равно как голая, все облипло, - приговаривала Кареглазка. - Ну, куда он пропал? Может быть, за Гонконгом поехал?

- Может, и за Гонконгом, - чтобы только ее успокоить, сказал Андрей.

Но, должно быть, это прозвучало недостаточно убедительно, потому что Женечка вдруг перестала обтираться и обошла Андрея кругом, глядя на него, как на чудо света.

- Ой, какой дикий! - нараспев произнесла она. - Ой, какой крутой! Совсем пепа. Ты не знаешь, что такое Гонконг?

- Почему не знаю? - возразил Андрей. - Гонконг - это выписка.

- Правильно, выписка, - сказала Кареглазка. - Вообще-то я Гонконг не очень люблю, ширпотреб, дешевка, лучше выписывать напрямую из фирмы. В фирмах сидят такие лапочки! Представляешь: забыла размер указать... ну, там одного дела. Присылают - как влитое, и приписочка: "Просим нас извинить, но нам кажется, что эта вещь вам будет впору. Примите ее без включения в инвойс как скромный знак нашей благодарности". Хитрецы! Вычислили меня на своих компьютерах. Кстати, "Неккерман" свой летний каталог прислал, скоро будем заказывать. Если хочешь, я тебя подключу. "Неккерман" - это моя любимая выписка, я и приехала к летнему каталогу. Многие у нас так и живут - от выписки до выписки. Ну, так что насчет "Неккермана"?

- Нет, спасибо, - пробормотал Андрей.

Объяснение Женечки не прояснило картину, он так ничего и не понял. Ясно было только одно: это - совсем другая жизнь. Совсем другая. Вникать в нее - позабыть обо всем остальном. Все равно что учить язык суахили.

- А ты тоже от выписки до выписки? - спросил Андрей.

- Конечно, ответила Кареглазка. - Я же выездная. Как говорит папончик, на чью-то беду.

- В Москве, наверно, из "Березки" не вылезаешь? - усмехаясь поинтересовался Андрей.

Сам он в столичную "Березку" не заходил: ждал маму Люду у выхода. Ему запомнились окна, затянутые пустой холстиной (ну, хоть бы написали на ней для виду: "Храните деньги в сберегательной кассе"), и девочки, снующие взад и вперед, все миловидные, неуловимо похожие, с тупенькими носиками и остренькими глазками, раскрашенные, как жужелицы: тронь взлетит и с фырчанием унесется.

- Ну, прямо, - пренебрежительно сказала Кареглазка. - Вся торговля одета из "Березки". "Березка" - это для таких, как ты.

Она усмехнулась и добавила:

- Извини.

Ох, как легко ей давалось это "извини".

- Ну, хорошо, - сказал Андрей, - это пока твой отец выезжает. А как на пенсию уйдет?

- Папончик у меня еще молодец, - беспечно ответила Женечка.

- Но рано или поздно...

- Рано или поздно - выйду замуж за фирмача. Лучше за новозеландца.

Кареглазка сказала это так спокойно, что Андрей отшатнулся. Как будто она окаменела у него на глазах, обратилась в соляной столб.

- А что? - засмеялась Кареглазка, приближая к нему лицо и открывая ровные голубоватые зубки. - Не за тебя же, убогого! Алый шелк - рыбий смех - новый почин.

Андрей ошеломленно молчал. Ливень между тем настолько усилился, что все вокруг стало мутно-белым, у самых их ног заплескался поток желтопенной воды, в котором, кружась, уносились к океану мириады голубых цветов.

- Не понимаю, - проговорил Андрей, - почему за новозеландца лучше. Круглый год ходить вниз головой...

- Ну, раз уж ты такой патриот своего полушария, - сказала Кареглазка, - то отвези меня домой. Я замерзла.

Губы у нее и в самом деле стали сиреневыми.