Паровоз из Гонконга

— А говорит, пошлину надо платить в десятикратном размере! — язвительно сказала Людмила Павловна, обернувшись в сторону хозяйских дверей, — Сам плати, хрумзель! Ну, включайте скорее.

— А компрессор освободить? — спросил Андрей. — Об этом ты, конечно, не подумала? «Включайте, включайте…» Включалка нашлась.

Ему приятно было, что они с отцом выполнили-таки свою мужскую работу, поэтому он говорил с матерью ворчливо, но снисходительно. И она поняла это и растрогалась: поднялась на цыпочки и погладила Андрея по голове. Он и это ей простил, такое в его душе наступило затишье.

Наконец все было готово. Отец воткнул вилку в свободную розетку, лампочка внутри зажглась, но урчания не последовало. Минуту все молча ждали, потом Андрея осенило, он протянул руку и поставил вертушку на «норму». И тут же зарокотал мотор.

— Ур-ра! — закричали все, включая Настасью.

«Смоленск» придавал всему происходящему с ними какую-то основательность. Рядом с большим, как троллейбус, рефрижератором «хрумзеля» (мама Люда была мастерица на такие словечки) он выглядел, как ишачок рядом с битюгом. Но зато сиял новизной, тот, матвеевский, был даже не белого, а какого-то бетонного цвета. Правда, работал молча, а наш урчал.

Заполненный «Смоленск» приобрел совсем домашний вид. Любуясь своим маленьким хозяйством, Тюрины столпились вокруг. Самое время было произносить речи.

— Как русская печка, — заметил Иван Петрович, не подобрав, должно быть, у князя Щербатова ничего подходящего. — Только наоборот.

— Это — наша жизнь, — торжественно сказала Людмила Павловна, — без этого мы бы просто пропали. Вы с папкой молодцы, вам медали надо вручить…

— За взятие «Смоленска»! — сострил Андрей, и все рассмеялись так дружно, что он покраснел от удовольствия.

А Настя еще несколько раз повторила: «За взятие „Смоленска“!» И не в силах придумать что-нибудь столь же остроумное, но, ощущая неудержимое желание растянуть, продлить момент всеобщего веселья, стала говорить разные глупости.

— Теперь еще мяса достать бы — и заживем, — мечтательно проговорила Людмила Павловна. — Я вам и нажарю, и напарю, можно даже не здесь, чтоб хозяина не нервировать, можно и в нашей ванной, там кафельный пол, и розетки имеются.

— Ох, ох! — подзадорил ее Иван Петрович. — А размечталась-то, расхвасталась, стряпуха Яниха!

— А что? — довольно смеясь, отвечала мама Люда. — Зелень кое-какую имеем: щавелек, редиска. Картошки и хлеба, правда, нет, но ничего, проживем. Ведь где-то люди хлеб берут, я в офисе видела у одной белый хлеб, настоящий.

— Там своя пекарня, — сказал отец.

— А мы что, чужие? Пойду к самому советнику, раз вы говорите, что он такой хороший. Не может он отказать матери двоих детей. — Она вздохнула от избытка чувств. — Ну, ладно, все это пустое. Рассказывайте, как доехали, как получили, как обратно везли, все по порядку.

И в это время в замок входной двери вставили ключ. Все притихли. Андрей поежился от неприятного предчувствия. Ох, не стоила так бурно радоваться, даром это никогда не проходит…

Вошел Матвеев, темный и хмурый, непривычно парадный, в белой рубашке при галстуке, в брюках полной длины, с желтым тощим портфелем в руке.

— Добрый день! — приветливо сказала Людмила. — Со службы уже?

Матвеев что-то пробурчал и, глядя под ноги, прошел к себе. Людмила и Иван Петрович молча переглянулись.

— Уйдемте, ребятки, — шепотом сказала мама Люда. — Не будем мозолить глаза.

Они ушли в свою комнату, сели на кровати друг напротив друга, как в поезде…

— Дурной какой дядька, — все еще по инерции веселья проговорила Настя. — У него, наверно, электроциты разрушили косвенный мозг.

Никто даже не улыбнулся.

Вдруг на кухне что-то грохнуло, по коридору застучали шаги — и без стука, настежь распахнув дверь, к Тюриным ворвался хозяин. Лицо и зубы у него было плоское, передернутое, страшно белели белки глаз.

— Эт-то как понимать? — задыхаясь, спросил он. — Это что за самоуправство?

— Вы не волнуйтесь, — поднимаясь, сказал Иван Петрович. — Если мешает, мы его сейчас сюда перетащим.

— А я и не волнуюсь! — высоким страдальческим голосом вскричал Матвеев. — Это вам придется поволноваться! Капитально устроиться вздумали? Не выйдет, господа! Немедленно выматывайтесь отсюда! За простачка меня принимаете? Приехали на готовенькое! Рвачи. Это я квалифицирую как заместитель старшего группы! Рвачи.

— Послушайте, Володя, — побледнев, Людмила тоже встала, — но это неприлично! Уж если кто и рвач… Один, как волк, в огромной квартире, а у нас все-таки двое детей…

— Ах, вот так! — Матвеев трагически захохотал. — Значит, я все правильно вычислил! Значит, именно такая задумка — меня уплотнить! И не мечтайте! Я еще разберусь, кто это вбил вам в голову, что меня не продлевают. Я еще выясню, кто это сеет клеветнические слухи! И не меч-тай-те! Я еще вас тут пересижу! А ну, давайте ключ.

Людмила машинально сунула руку в карман передника. Матвеев шагнул к ней навстречу с судорожно протянутой рукой. Рот его был приоткрыт, вставные зубы сбоку синели.