Паровоз из Гонконга

И при этом все глядела, все оглядывалась на Андрея, стоя на коленях возле кровати: приманивала, чтобы и он пал рядом с нею на колени, слился в общем семейном экстазе, разделил ее умиление… Но Андрей стоял, как бесчувственный, набычась и глядя на сетчатое окно. Он и думал про себя: «Вот — стою, как бесчувственный»… Как будто он заглядывал в чужое купе или досматривал последние кадры какого-то странного фильма. Камера отплывала: фигуры долговязого мужчины, маленькой женщины и белобрысой девочки уменьшались, становились, словно впаянными в электрическую лампочку, слабо горящую посреди темной клетушки… Вот она была, его мыслимая Вселенная, которой он судья и хранитель.

22

Утром, ранехонько, путь не близкий, поднялись, напились чаю из термоса и все вчетвером отправились в офис, чтобы успеть к восьми назначенным часам. Иван Петрович хотел нести свой крест в одиночку, но Людмила сперва попросила Андрея пойти с отцом, а потом, поколебавшись, и сама решилась и разбудила Настасью. Расчет у нее был такой, что, может быть, вид дружно кающегося семейства смягчит начальственные сердца.

Настасья идти ножками заленилась. А Андрею до смерти надоело таскать ее на руках, и разнообразия ради он понес сестренку, как Горе-Злосчастие, на закорках. Местные шли по пятам и радостно смеялись, а Настасья оборачивалась и казала им язык. Родители шагали впереди и разговаривали: все репетировали предстоящий разнос. Говорила, впрочем, больше мать, а отец отзывался глухо, вроде как из-под воды.

— Ну, а если он тебе скажет… Нет, а если он возьмет да спросит!..

— Бу-бу-бу, — отвечал отец.

Очень беспокоили маму Люду десять долларов, о существовании которых Андрей услышал только вчера. Нет, мама Люда не умела жить в ладах с законом: оказывается, она не только взяла у Тамары зелененьких (рассчитавшись с нею местными по черному курсу), но и пошла делать покупки в дипшоп, даже корзиночку успела набрать, однако вынуждена была все бросить и сбежать, поскольку явились торгпредские. Теперь, раз уж и Валентине известно, отпираться в этом вопросе бессмысленно. Мама Люда предлагала списать все на Бородина (мол, оставил лишние и уехал), но Андрей решительно воспротивился, и, подумав хорошенько, мама Люда с ним согласилась. Оставалось одно: говорить правду…

— А мы папу не в тюрьму ли ведем? — наклонив голову к самому уху своего «Бати», громким шепотом спросила вдруг Настасья.

— Нет, к советнику, — ответил Андрей. — Ты сиди, не ерзай, а то на ноги спущу.

— А что советник с ним сделает?

— Поругает и отпустит.

— Куда? В Щербатов?

— Типун тебе на язык.

Так они шли на свою голгофу, и дорога все время была в гору, и тротуарные плитки дыбились под ногами, и солнце над крышами уже охватывало ясным пламенем сухие, как хворост, верхушки садов.

Еще ни разу Андрей не вступал на территорию офиса в такую рань. Сад был окутан розовым туманом, сквозь этот акварельный туман красиво проступали высокие и тонкие, с изогнутыми стволами, пальмы. Зеленая шуба, наброшенная на левый угол особняка, блестела от обильной росы, разновеликие окна, сверху донизу забранные кружевными решетками, казалось, блаженно улыбались спросонок… А внутри мертвым сном спала Кареглазка.

По красно-желтым с серой оторочкой дорожкам у павильона поодиночке, но, словно сговорившись, руки за спину, прогуливались Григорий Николаевич, Матвеев, Игорь Валентинович и Ростислав Ильич. Лица у всех четырех были одинаково холстинные: не то чтоб строгие и пасмурные, но озабоченные неинтересной заботой. Андрей боялся, что никто не пожелает с отцом разговаривать, но его опасения оказались напрасными. Когда отец приблизился к коллегам, Владимир Андреевич первым протянул ему руку и поздоровался приветливо и даже участливо, как ассистент хирурга с доставленным в операционную больным. Все четверо обступили отца и стали совещаться. Мама Люда с детьми осталась у входа, до них доносились лишь обрывки фраз:

— Нет, об этом не надо… Об этом Володя… А зачем тебе напоминать?.. Тут я все беру на себя… А уж здесь как получится…

Чем-то эти солидные вузовские преподаватели были сейчас похожи на старших школьников, провожающих однокашника в учительскую на разнос. Больше всех горячился Игорь Валентинович. Генеральский зять пришел сегодня без очков, и лицо его казалось босым и озябшим, как у отлепившего накладную бороду актера.

— Уот зи хелл! Какого ляда! — размахивая руками, подступал он к отцу. — Почему ты не пришел ко мне, фэйс ту фэйс? Я тебя в аэропорту принимал, я за тебя, как акушер, отвечаю!..

— Собрались, дакальщики… — стиснув кулачки, сказала мама Люда.

— Мама, ты не понимаешь, — возразил Андрей. — Они защищать нас пришли…

— Ну, прямо, как же… — побледнев, ответила мама Люда. И с натужной веселостью, взвинченно дергаясь, крикнула:

— Ванюшка, мы в дипшоп пойдем, купим тебе бутылочку! Там и ждать тебя будем, слышишь?

В это время за калиткой прошуршали колеса, и от храбрости мамы Люды не осталось и следа. Подскочив, как воробьиха, она засуетилась и стала подпихивать Андрея в спину: «Скорей! Увидят! Да скорей выходи!»