Партиалы

Кира взглянула на Ариэль, которая рыдала и билась в толстое стекло:

— Я знаю, вы многих потеряли, мэм, — Кира сглотнула, — но у Ариэль это первенец.

Сестра Харди долго смотрела на Киру, в ее глазах залегла тень. Наконец, она обернулась:

— Сэнди.

Еще одна молодая медсестра, которая несла крошечное тельце к двери, подняла взгляд.

— Разверните ребенка, — сказала сестра Харди. — Пусть мать подержит ее.

Кира покончила с бумагами примерно час спустя, как раз во время, чтобы дойти до собрания возле Сената. Маркус встретил ее в холле поцелуем, а она постаралась оставить длинную тяжелую ночь позади. Маркус улыбнулся и она улыбнулась в ответ. С ним жизнь становилась намного проще.

Они покинули госпиталь, и Кира прищурилась от внезапной вспышки солнечного света, ударившей по ее утомленным глазам. Госпиталь был технологическим бастионом в центре города, настолько отличавшимся от разрушенных домов и заросших улиц, что вполне мог показаться космическим кораблем. Большая часть разрушений, конечно же, была разобрана, но следы Раскола все еще были повсюду, даже одиннадцать лет спустя: заброшенная машина стала пристанищем для рыб и растений; лужайки перед домами превратились в сады и курятники. Мир, который был настолько развит — старый мир, мир до Раскола — теперь был руинами, заселенными культурами, всего лишь на шаг опережающими Каменный Век. Солнечные панели, обеспечивающие госпиталь энергией, были роскошью, о которой большая часть Ист Мидоу могла лишь мечтать.

Кира пнула камень на дороге:

— Думаю, что я больше не смогу.

— Тебе нужен рикша? — спросил Маркус. — Колизей не так уж и далеко.

— Я не имею в виду идти дальше, — сказала Кира, — я имею в виду это — госпиталь, младенцы. Моя жизнь. — Она вспомнила глаза медсестры, бледные, красные и уставшие, очень уставшие. — Ты знаешь, сколько умирающих детей я видела? — спросила она мягко. — Лично видела, прямо здесь, передо мной.

Маркус взял ее за руку:

— В этом нет твоей вины.

— Да разве важно, чья это вина? — спросила Кира. — Они-то мертвы.

— Никто не смог спасти ни одного ребенка после Раскола, — сказал Маркус, — ни одного. Ты проходишь интернатуру всего лишь третью неделю. Ты не можешь винить себя за то, что не можешь сделать того, чего не смогли сделать доктора и исследователи.

Кира остановилась, уставившись на него; он не мог говорить это серьезно.

— Ты пытаешь помочь мне? — спросила она. — Если так, то говоря, что невозможно спасти жизнь ребенка, ты выбрал самый глупый способ.

— Ты знаешь, что я не это имел в виду, — произнес Маркус. — Я всего лишь говорю, что это не ты. РМ убил этих детей, не Кира Уокер.

Кира окинула взглядом магистраль:

— Смотря с какой стороны на это посмотреть.

Теперь, когда они подходили к Колизею, толпа становилась все плотнее; возможно, он даже полностью заполнится, чего не было уже несколько месяцев. Не заполнялся с тех пор, как в Сенате были приняты последние поправки к Акту Надежды, снижающие рост деторождения до восемнадцати. У Киры внезапно сжался желудок и она поморщилась:

— Как думаешь, на счет чего это «экстренное собрание»?

— Зная Сенат, наверняка, что-то скучное. Сядем возле двери на случай, если Кесслер разразится очередной тирадой.

— Думаешь, ничего важного не будет? — спросила Кира.

— Оно будет, по меньшей мере, пафосным, — сказал Маркус. — Ты всегда можешь положиться на Сенат в этом. — Он улыбнулся ей, видя насколько серьезной и нахмурившейся она была. — Могу предположить, они будут говорить о Голосе. В лаборатории все утро были разговоры о том, что они атаковали очередную ферму на этой неделе.

Кира смотрела на тротуар, старательно пряча глаза:

— Не думаешь, что они собираются опять снизить порог деторождения?

— Так скоро? — спросил Маркус. — И девяти месяцев еще не прошло… не думаю, что они опять его снизят, пока не поймут, что и у восемнадцатилетних нет никаких перспектив.

— Снизят, — сказала Кира, все еще глядя вниз. — Снизят, потому как Акт Надежды — это единственное, что может решить проблему. Они думают, что если детей будет достаточно, хотя бы один из них проявит способность сопротивляться, но это не работает и не работало на протяжении одиннадцати лет. И куча беременных подростков ничего не изменит, — она отпустила руку Маркуса. — Все тоже самое и в госпитале: они заботятся о матерях, содержат все в стерильности, записывают все показатели, а младенцы все равно гибнут. Мы точно знаем, почему они умирают (мы так много знаем о том, как и почему они умирают, что меня тошнит от одной только мысли об этом), но мы абсолютно ничего не знаем о том, как спасти их. У нас куча беременных девчонок, значит у нас просто будет больше мертвых детей и еще больше блокнотов с той же самой статистикой о причинах смерти младенцев, — она почувствовала, что краснеет, к глазам подступили слезы. Некоторые смотрели на нее, когда проходили мимо; многие из женщин были беременны, и Кира была уверена, что некоторые слышали ее. Она сглотнула и крепко обняла себя руками, злая и смущенная.

Маркус подошел ближе и обнял ее за плечи:

— Ты права, — прошептал он. — Ты абсолютно права.