Партия

На его щеках задвигались тени от ресниц.

– Dolcezza[11], не заставляй меня пачкать простыни.

Я не шелохнулась. Я делала все, что он приказывал раньше, но не это. Он убрал пистолет от моего подбородка и прижал дуло к виску. Я закрыла глаза. Ну что, теперь эта выматывающая игра, наконец, закончена? Хорошо, потому что я устала.

Глава третья

Пат – положение в шахматной партии, в котором сторона, имеющая право хода, не может им воспользоваться.

Шахматный термин

Прошло достаточно много времени. Я открыла глаза, испытывая… разочарование? Раздражение? Он смотрел на стену позади меня. Давал ли он мне шанс передумать? Или ему нужно было время, чтобы решиться? Маловероятно. Прежде мне не доводилось обнаруживать в нем недостаток решительности. Участок виска под дулом бойко пульсировал.

Подойдя к пропасти и оглянувшись назад, я поняла, что моя жизнь уже давно летела под откос. Самоубийство Лиама, в котором меня винили его родители. Это было закономерно, им хотелось думать, будто причина в несчастной любви, в том, что я отказала ему. И всем было плевать, что многие месяцы я носила подаренное им кольцо. Его родным было легче принять этот отчаянный шаг, если вину можно было разделить пополам – он поступил малодушно, но подвела к этому я. Они верили в ложь, не в правду. Их версия событий быстро распространилась по городу. Могла ли я кого-то винить? Нет, если это облегчало их муки. Я не пыталась оспорить сложившееся мнение. Ведь о мертвых или хорошо, или ничего.

Через пару месяцев нас бросила мама. Мне не нравится об этом думать, но, скорее всего, причина в том, что она нас с отцом не любила. Да, не любила. Когда еще стоит взглянуть правде в глаза, если не перед собственной смертью? Папа был старше мамы на двадцать один год. Тогда, в самом начале, ему было сорок, ей – девятнадцать. И она свой запретный роман считала приключением, смелой авантюрой. Такой была Сильвия. Но годы шли, и брак ей наскучил. И враз постаревший муж тоже. Быть может, в людских предрассудках есть логика – не просто так на влюбленных с большой разницей в возрасте косо поглядывают. Что до меня… Мы всегда были больше подругами, чем дочкой и матерью. Думаю, она интуитивно выбрала такой формат отношений, ведь оставить друзей несколько проще, чем собственного ребенка, а новых – не нужно девять месяцев вынашивать.

Сколько себя помню, мы с папой старались не расстраивать маму. Она была нашим приоритетом номер один. Наверное, я никогда не была ребенком по-настоящему. Поскольку единственным, любимым и, естественно, избалованным чадом в нашей семье всегда была мама. Я отчетливо помню день, когда она нас оставила. Мама встала очень рано, чего обычно не делала, позавтракала и бросила использованную посуду на обеденном столе. Больше мы ее не видели. Позже я обнаружила, что она забрала с собой не только свои вещи, но и те, что были общими для нас двоих – фен, косметику.

Ее уход, тем не менее, вызвал в нас с папой больше волнения за ее благополучие, чем обиды и злости. Думаю, мы во всем были виноваты сами.

Смерть Лиама, уход мамы… В тот год я почувствовала себя чудовищно одинокой и растерянной. И бесконечной вереницей, куда бы я не сунулась, вокруг меня витали сплетни о нашей разрушенной семье. В маленьком провинциальном городе выбор местных новостей был невелик, а людям всегда нужно о чем-то говорить. Я бы и сама обсуждала нечто подобное, если бы не была героем всех этих историй.

Папа вышел на пенсию и отгородился от прежних знакомых. Нужно было что-то менять, спасаться. Продав старый дом за бесценок, мы уехали в большой город. В город, в котором уже разбилось миллион грез и в котором ваша собственная разбитая жизнь никого не заинтересует. В огромный город, в котором вы будете слишком малы, чтобы что-то значить.

Ну что же, определенно я добилась того, чего желала.

Он все еще гипнотизировал стену, и на какой-то крошечный миг в глазах его блеснула злая решимость. Я знала, что это значит, и приготовилась. То ли я толком не успела познать жизнь и поэтому особо не боялась умереть. То ли, наоборот, я слишком хорошо ее знала и потому не боялась.

Неро убрал пистолет. Он опустился рядом со мной на низкую кровать, упер локти в колени и спрятал лицо в ладонях. Он выглядел усталым. Казнь отменяется? Опять? В голову ударила кровь, что происходило всегда, когда я начинала злиться.