Партия

У обеих мам роды прошли без осложнений. Новорождённых представили влажным и прекрасным, как у всех рожениц, материнским глазам и, как водится, унесли купать. После сняли параметры, которые оказались очень схожими, надели бирки с фамилиями, запеленали в одеялки. Через неделю молодых матерей вместе с малышами забрали счастливые отцы; при выходе из роддома они столкнулись в дверях, иссиня-чёрный и тёмно-русый, вежливо раскланявшись, подошли к стоящим подле роддома такси, один к салатовой, другой к голубой «Волге». Салатовая машина повезла родителей с новорождённым на Трёхгорный вал, что на Пресне, голубая – на Сумской проезд в Чертаново.

На Трёхгорном ребятёнка с роженицей встречали шумно и как-то по-особенному. Дедушка по отцовской линии Семён Яковлевич прочитал молитву. Расцеловал невестку Аню, сына Игоря и маленького, как уже придумали наречь младенца родственники, Беньямина, или Вениамина – «для конспирации», шутила бабушка Наталья Иосифовна, мать Анны. Все готовились к обряду бритмила, ведь завтра наступал восьмой день с момента появления на свет. Обрезание крайней плоти требовало присутствия определённого числа людей и, конечно, раввина. Так оно и произошло, в присутствии десяти мужчин и доброго знакомого – рава Тышмана – опытным человеком, моэлем, было сделано обрезание. Для этого были приняты меры предосторожности, все очень боялись привлечь внимание КГБ, задёрнули шторы, заходили в квартиру парами и с выдержанным промежутком. Во время операции и чтения молитвы включили погромче радио, концерт Бородина: «Скерцо» ля-бемоль мажор. Радио, как и всеобщее восклицание «мазл тов!», заглушил необычайно громкий крик младенца. После обряда гости сели за круглый стол, из старинного буфета хозяйка любезно извлекла бутылочку белого вина, специально бережёную на такой случай, и собравшиеся, закусив вкуснейшим маринадом, углубились в житейские разговоры. Не обошлось и без традиционных анекдотов, вот один из: «Тётя Сима так заботилась о своём молодом муже, что у неё появилось молоко». Только Семён Яковлевич ушёл из-за стола, он не любил пустословных бесед. Зашёл в комнатку к заплаканному младенцу, рядом с которым сидела мать.

– Ну как он, успокоился? – шёпотом осведомился дедушка.

– Да, только заснул, порошок помог. Удивительно, как быстро перетерпел.

Дедушка улыбнулся:

– Знать, праведником будет. К собственной боли относится равнодушно.

Дед пристально посмотрел на малыша, и его длинная седая борода коснулась лица ребёнка.

– Папа, ну куда вы своей мочалкой лезете, – забеспокоилась мать.

– Молчи, неразумная, – рассердился старик и неопределённо хмыкнул.

Так и зажили, родители и родители родителей, с маленьким Веней, все в двухкомнатной квартире, между прочим.

Мальчик рос здоровеньким курносым крепышом, организм развивался нормально, на головке закучерились светлые волосёнки, что слегка обеспокоило родителей и чуть сильней потревожило стариков (все они «от Адамова колена» с самого рождения были отчаянные брюнеты). Первым задумался мудрый Семён Яковлевич, он всё чаще заглядывал в лицо ребёнка, косо посматривал на невестку и всё больше многозначительно помалкивал, когда какая-нибудь бабка, покачивая ребёнка на коленях, приговаривала:

– Вот какой наследник растёт, умненьким будет, многому научится, всех умней будет.

Дедушка Семён ни с кем не делился своим подозрением – ни с женой Майей Борисовной, ни с детьми. Второй дед, Аркадий Аронович, очень скоро, почти сразу после рождения ребёнка, умер от рака лёгких, а больше никому из родных Семён Яковлевич доверяться не хотел.

Ну как бы то ни было, а ребёнок рос себе, не обращая внимания на некоторое недоумение со стороны взрослых. Стали проявляться качества его характера. На детской площадке он охотно делился игрушками и здорово помогал таким же карапузам, как он, лепить куличики. К маминому неудовольствию, однажды Веня подарил лопатку вместе с ведёрком соседской девочке. Пришлось Анне Аркадьевне идти в гости за стиральным порошком к родителям этой девочки и там между делом в шутку рассказать о событии в песочнице; а как ещё было вернуть игрушки? Этот инцидент стал предметом беседы родителей с маленьким Веней. Он смотрел своими огромными серыми глазами и делал вид, что всё понимает.

Папа, кстати сказать, администратор филармонии, начал сызмальства прививать сыну любовь к музыке, благо инструмент дома был, и не какой-нибудь, а «Бехштайн». В дальнейшем он рассчитывал учить на нём сына, а пока Вене дали десятиклавишное пианино «Кроха», на котором он и тренькал, раздражая маму, которая считала, что лучше бы сыну развивать моторику, разминая пластилин или глину, чем несносно молотить по дрянной игрушке. Мать Вени преподавала в школе изобразительную пластику.