Партия эсеров. От мелкобуржуазного революционаризма к контрреволюции

Приведенные примеры отнюдь не означают, что все левоэсеровские организации вели себя лояльно по отношению к Советскому правительству или что эта партия встала на платформу научного социализма. Левые эсеры по-прежнему придерживались своих мелкобуржуазных взглядов на революцию, и прежде всего отрицали необходимость диктатуры пролетариата. Еще на II съезде Советов, как писала газета «Знамя труда», они ставили своей целью доказать большевикам «утопичность и авантюристичность диктатуры пролетариата в отсталой в промышленном отношении стране, к тому же стране земледельческой». Как сторонники «чистой демократии», левые эсеры считали, что диктатура «приведет к системе террора… к гражданской войне» и обречена на провал⁵⁴⁵.

Позже часть левоэсеровских деятелей признала диктатуру более целесообразной формой власти в переходный период, чем «народовластие», однако не «диктатуру пролетариата», а «диктатуру трудящихся классов», которая должна осуществляться всеми, кто «не эксплуатирует чужого наемного труда». В противном случае, писали эсеровские идеологи, «огромнейшие массы трудового человечества, которые не потеряли еще своих орудий труда и еще не жили в условиях частного капитала, были бы исключены из активного социального творчества»⁵⁴⁶.

Оставаясь на левонароднических позициях, левые эсеры и теперь продолжали считать крестьянство главной движущей силой мирового революционного процесса. Доказывая «невозможность повсеместной чисто пролетарской гегемонии» и ту «великую историческую роль» в социалистической революции, которая «выпадает на долю трудового крестьянства», они заявляли, что международная социалистическая революция не может во всех странах победить как пролетарская и если «пролетарская концепция… правильна для передовых капиталистических стран, то она недопустима для полукапиталистических аграрных стран (Россия, Балканы, народы Востока)».

Левые эсеры бездоказательно утверждали, что марксисты якобы не понимают значения трудового крестьянства как «самостоятельного фактора мировой революции». По их мнению, отсталые страны с преобладанием крестьянского населения стоят ближе к социализму, а потому именно во главе с ними «при условии поражения империалистического капитала в мировой войне и при поддержке русских и западноевропейских рабочих может быть проведена мировая социалистическая революция»⁵⁴⁷.

В. И. Ленин, обращаясь к левым эсерам, призывал их более определенно высказать убеждение, что переживаемая революция — социалистическая⁵⁴⁸, однако они такого убеждения не выразили.

Практически левые эсеры в начале 1918 г. представляли собой оппозицию, которая не отказывалась от совместных действий с большевиками, поддерживала их по более существенным вопросам, чем те, по которым выступала против. И борьба, которую вели большевики с колебаниями левых эсеров, была борьбой за союзника. Это наглядно показало Учредительное собрание и особенно III Всероссийский съезд Советов. Большевики учитывали неустойчивость левых эсеров и относились к ним с «настороженным доверием», чтобы не дать их колебаниям принять размеры и формы, опасные для дела революции, но при этом проявляли максимум лояльности и соблюдали все условия соглашения.

Поскольку это был компромисс, постольку в период действия соглашения левым эсерам делались определенные уступки, сочетавшиеся с твердостью в принципиальных вопросах. Отношение большевиков к соглашению с левыми эсерами хорошо видно на примере Наркомата юстиции. В первом декрете о суде говорилось, что отменяются все старые законы, противоречащие декретам Советской власти, а также программам-минимум РСДРП и партии эсеров. И это было естественно, ибо Наркомат юстиции передавался представителям левых эсеров. Вместе с тем, поскольку с рядом положений этого законодательного акта левые эсеры не были согласны, в пункте о назначении наркомом Штейнберга делалась оговорка, что декрет о суде остается в силе и отмене не подлежит. Так выражалось, с одной стороны, стремление к сотрудничеству и уважение большевиков к своим партнерам по правительственной коалиции, а с другой — предотвращались возможные попытки в одностороннем порядке отменить принятый закон.