Партия или Мафия? Разворованная республика

Когда Ахундов заканчивал свою речь, уполномоченные уголовного розыска и судебно-медицинские эксперты склонились над телами убитых — в тот день их было 12. (В больницах оказывали первую помощь раненым — 72 человека.) Начальник управления милиции полковник Рзаев размышлял, как быть с изнасилованными: подождать до вечера, может быть, пострадавшие, боясь огласки, попросят не открывать дел…

Когда Ахундов благодарил 1755 человек за теплый прием и аплодисменты, по данным Министерства просвещения Азербайджана в республике насчитывалось 49 тысяч взрослых, не умеющих читать и писать, 32 тысячи детей, не посещавших или бросивших школы. В Баку, в больнице им. Семашко в этот момент врачи отказывались делать операцию аппендицита, поскольку отец ребенка, генерал Рожков, был в отъезде и не мог дать причитавшуюся в подобных случаях взятку в 200 рублей. Еще через несколько часов мальчик умрет от перитонита.[1]

В Азербайджане насчитывается больше жилых домов без воды, электричества и уборных, чем во всей Западной Европе. В республике колония трущоб. Только в одном Баку 32 процента населения жило в коммунальных квартирах, где на каждого человека приходилось менее 10 метров жилой площади. И везде — ненависть.

Жажда наживы создала в Азербайджане атмосферу, в которой жить становилось невыносимо: протекционизм, местничество. Жены подменяли на должностях своих мужей, в семейном кругу решались государственные проблемы. Республика давно разделена на сферы влияния. Подкуп, взяточничество.

Это известно всем, об этом говорил каждый. Партия — «ум и совесть эпохи» — захочет «узнать» это в середине июля. Ахундова снимут. Но пока апрель. Есть еще два месяца и двадцать дней. И когда Ахундов в сопровождении своей услужливой свиты и угодливых филеров из госбезопасности проходил к своей машине, перед ним заискивающе улыбались, подобострастно жали руку.

Но вот пожилая женщина, ловко увернувшись от милиционеров, бросилась к Ахундову, упала на колени, протянула прошение. Надеялась — помогут: семья из одиннадцати человек 13 лет живет в сыром подвале, дети больны малярией. Старик девяноста двух лет парализован…

Слухи рассказывали о «душевном» Ахундове и «корыстных» подчиненных, которые обманывают доверчивого секретаря. Стоит лишь встретиться с Ахундовым, говорили, и зло рассеется, справедливость утвердится. Сотнями, в иные дни тысячами, у здания ЦК КПА3 собирались обиженные и ждали, ждали часами. Милиция разгоняла толпу, а Ахундов проскальзывал с черного хода.

Простодушные граждане атаковали его машину, но в ней сидел невозмутимый телохранитель Аскер, и, еще раз обманутые, недовольные, люди растекались по соседним улицам и переулкам. Ахундов иронически наблюдал из окна, Аскер посмеивался: игра продолжалась уже много лет — в правительственной черной «Чайке» катался телохранитель, в простенькой «Волге» — Ахундов.

Аскер был скромен, свою роль он выполнял с достоинством, не бравировал, не хвастал. Знал — вознаградят. В 34 года — подполковник и мечтал о партийной карьере. А почему бы и нет? Смог же его предшественник Садыков стать заместителем Председателя Совета Министров.

* * *

В президиуме Академии Наук СССР ждали высокого гостя. Дюжина тучных академиков, разомлевших от жары, словно стая потревоженных воронов: парадные костюмы, унылые, скучающие глаза. Приглушенно переговаривались.

— Что такое? Суббота, день-то вроде нерабочий, — возмущался Чквадзе, мягко, по-восточному, растягивая слова.

— Вот именно… — поддержал академик Семенов. — Подумаешь, Капитонов распорядился, можно было бы и до понедельника подождать.

Федор Константинов, философ, порицающе отозвался:

— Не Капитонов, а Кириленко!

— Теперь уже все равно — день пропащий…

— Отчего, может и поспеем к обеду на дачу, — голос у Ойзермана тонкий и жалостный, как у больного. Известно было, что он человек осведомленный. Арбатов надвинулся на него, взял за плечи:

— Не томи, Теодор, кого ждем? Почему спешка?

Ойзерман огляделся и сказал доверительно:

— Шефу, — указал глазами на вице-президента Академии Наук СССР Миллионщикова, — ночью звонил Брежнев. Установочка есть — принять азербайджанского секретаря. Ахундова, кажется…

— Новый фаворит?

— Говорят, будущий президент Азербайджанской Академии.

…Взволнован был и Миллионщиков. Только накануне Ахундов у него на даче жаловался:

— Понимаешь, дорогой, нет сил раздваиваться. Рано уходить с партийной работы. Дела в Азербайджане сложные, без меня совсем плохо будет. Но сердце зовет в науку, чувствую, там мое место…

Миллионщиков насторожился — Ахундова знал не первый год. Не случаен, стало быть, и подарок — поднос, инкрустированный драгоценными камнями.

— Для тебя лучшие азербайджанские мастера делали, — Ахундов поднял поднос к свету: рубины складывались в слова:

«Академик Миллионщиков», и чуть пониже — «Герой Социалистического Труда»

Ахундов обнял Миллионщикова, рассмеялся, однако глаза с красными прожилками внимательно всматривались в академика. Под этим изучающим взглядом Миллионщиков засуетился, застеснялся. По-своему поняв смущение приятеля, Ахундов обиделся: