Партия расстрелянных

Хотя Троцкий находился за тысячи километров от зала суда, ни для кого не было секретом, что он вновь был главным подсудимым. Как и на предыдущих процессах, его имя повторялось при допросах обвиняемых, в обвинительном заключении, в речи Вышинского и в приговоре суда сотни раз. «Каждый из подсудимых,— справедливо замечал Орлов,— отчётливо чувствовал, как пульсируют здесь сталинская ненависть и сталинская жажда мщения, нацеленные на далёкого Троцкого. Накал этой ненависти был сравним разве что с завистью, которую Сталин годами испытывал к блестящим способностям и революционным заслугам этого человека» [188].

Ещё в отклике на второй показательный процесс меньшевистский журнал «Социалистический вестник» писал: «Та чисто маниакальная, садистская злоба, с которой именно Троцкому навязывается роль демона-искусителя, сатаны, держащего в своих руках нити всех заговоров, покушений, диверсий, внутренних и внешних политических опасностей, угрожающих сталинскому режиму, свидетельствует лишь о том, какая личная печать лежит на всей этой вакханалии истребления, какой неуверенностью, страхом, паникой объят диктатор, как сильно грызут его жажда мести за испытанные в прошлом обиды и ненависть к возможному в будущем сопернику, тем более опасному, что он недосягаем» [189].

Сам Троцкий отчётливо понимал, что процесс затеян прежде всего как новая попытка его политической дискредитации. «Нынешний большой процесс, как и первые два, вращается точно вокруг незримой оси, вокруг автора этих строк,— писал он.— Все преступления совершались неизменно по моему поручению… Члены советского правительства становились по моей команде агентами иностранных держав, „провоцировали“ войну, подготовляли разгром СССР, совершали крушения поездов, отравляли рабочих ядовитыми газами… Мало того, даже кремлёвские врачи в угоду мне отравляли больных!» [190]

Упоминая вновь, что, согласно материалам процесса, премьеры, министры, маршалы и послы неизменно подчинялись одному лицу и по его указанию разрушали производительные силы и культуру страны, Троцкий добавлял: «Но здесь возникает затруднение. Тоталитарный режим есть диктатура аппарата. Если все узловые пункты аппарата заняты троцкистами, состоящими в моём подчинении, почему в таком случае Сталин находится в Кремле, а я в изгнании?» [191]

Даже если признать, продолжал Троцкий, что его влияние распространялось на его бывших друзей и единомышленников, то как объяснить поведение Рыкова и Бухарина? Ведь эти люди, находясь в составе Политбюро, на протяжении ряда лет рука об руку со Сталиным вели против него злобную политическую кампанию, выступали с сотнями «антитроцкистских» речей и статей, а затем голосовали за его исключение из партии, ссылку и изгнание из страны. Но как только Троцкий оказался в эмиграции, они стали не только соглашаться со всеми его взглядами, но и оказались готовыми совершить по его «инструкциям» любое преступление.

По замыслу организаторов процесса, наиболее «убийственными» для Троцкого должны были стать показания Раковского и Крестинского. Раковский заявил, что Троцкий сам сообщил ему о своих связях с английской разведкой, завязанных ещё в 1926 году [192]. Крестинский отодвинул шпионскую деятельность Троцкого ещё дальше — в 1921 год, когда Троцкий якобы договорился с немецким генералом Сектом о финансировании германским Рейхсвером «троцкистской организации» в обмен на шпионские сведения, передаваемые троцкистами Рейхсверу [193]. Таким образом, служение Троцкого иностранным державам возводилось к периоду, когда он был членом Политбюро и главой Красной Армии.

Ещё одна «новация» данного процесса заключалась в сообщениях о колоссальных средствах, которые Троцкий и троцкисты якобы получали одновременно по нескольким каналам. Крестинский показал, что троцкисты только за 1923—1930 годы получили от Рейхсвера 2 миллиона марок в золотой валюте [194]. Розенгольц сообщил, что при помощи «одного из иностранных государств» Троцкому и троцкистской организации из фонда Наркомата внешней торговли были переданы 300 тысяч долларов, 27 тысяч фунтов стерлингов и 20 тысяч марок [195]. Гринько говорил, что он помогал Крестинскому финансировать троцкистов за счёт валютных фондов Наркоминдела [196]. Даже из бюджета НКВД, согласно показаниям Ягоды и Буланова, Троцкому передавались десятки тысяч долларов [197].

Касаясь этой стороны процесса, Н. И. Седова писала: «Сотни людей — должно быть, не менее тысячи — знали, какую аскетическую жизнь вёл Троцкий и какие громадные материальные трудности он испытывал… Сотни людей видели, что Седов жил и умер в такой бедности, что временами трудно было представить что-либо худшее… Когда мы прибыли в Мексику, мы не имели практически ничего, и американские друзья заботились о наших самых элементарных нуждах. А троцкистское движение? В каждой стране, где оно существовало… правительства и всякий, кто имел дело с троцкистскими группами, знали, как они были бедны и с какими огромными личными жертвами их членов был связан выпуск их изданий» [198].