Партия расстрелянных

После изгнания этих лиц из ЦК у Хрущёва оказались развязаны руки для такого серьёзного и обстоятельного разбирательства. По поручению ЦК КПСС правоохранительные и партийные органы провели новую тщательную проверку материалов московских процессов. В 1959—1963 годах 7 (из 17) подсудимых второго и 10 (из 21) подсудимых третьего процесса были реабилитированы. О невиновности некоторых из них широко сообщалось в печати, а нескольким была воздана дань уважения как выдающимся деятелям партии. Так, в Узбекистане многие улицы, предприятия, колхозы были названы именами Ф. Ходжаева и А. Икрамова. Кроме того, в 1957 году были полностью реабилитированы в юридическом и политическом отношении все участники «военной организации», согласно материалам процесса «право-троцкистского блока», входившие в этот блок.

Уже в 1956 году члены Президиума ЦК отдавали себе ясный отчёт в том, что главные подсудимые московских процессов невиновны в приписанных им преступлениях. При встрече с дочерью Рыкова Микоян на её вопрос о реабилитации отца ответил: «Это вопрос политический. Это мы будем решать, а не прокуратура. Он, конечно, никого не предавал и не продавал… Если бы он тогда удержался бы, то и сейчас работал бы» [280].

Ко времени XXII съезда (1961 год) все юридические данные о фальсификаторском характере московских процессов были получены. В преддверии съезда по Москве широко ходили слухи о предстоящей реабилитации всех жертв этих процессов. Однако этого дальнейшего логического шага на пути десталинизации Хрущёв так и не решился сделать. Сказалось здесь и давление китайского руководства, упрекавшего его в том, что разоблачения сталинских преступлений и без того нанесли ущерб «делу мирового социализма», и взрывчатые последствия официального пересмотра фальсификаторских процессов в «странах народной демократии», ставшего толчком для трагических событий 1956 года в Венгрии и Польше. Под влиянием этих факторов Хрущёв вёл себя подобно маятнику: то выступал с новыми обличениями по адресу Сталина, то неожиданно превозносил его заслуги, в том числе в борьбе с «врагами народа».

По словам самого Хрущёва, от уже подготовленной акции по дезавуированию открытых процессов его отговорили руководители европейских компартий, прежде всего М. Торез и Г. Поллит. Они утверждали, что обнародование правды о процессах вызовет дальнейший отлив из их партий коммунистов, хорошо помнивших заверения своего руководства в справедливости сталинского правосудия (массовый выход из этих компартий произошёл под влиянием разоблачений сталинских преступлений на XX съезде КПСС). Результатом межпартийных переговоров стало решение вообще не поднимать на XXII съезде вопроса о процессах.

Подыскивая в своих мемуарах аргументы для оправдания этого трусливого и постыдного решения, Хрущёв заявлял, что «мы взяли, как говорится, грех на душу в интересах нашей партии, нашей идеологии, нашего общего рабочего дела… Если бы мы опубликовали правдивые материалы об открытых процессах, то это уже оказалось бы, пожалуй, абстрактной истиной (? — В. Р.)… Ведь сделанного уже не воротить». По его словам, реабилитация «честных людей, преданных и очень ценных для СССР, но просто имевших какие-то другие взгляды», была отложена тогдашним руководством КПСС до того времени, когда «все жившие (в 30-е годы.— В. Р.) отойдут, как говорится, в мир иной» [281].

Утверждение Хрущёва, что очищение имён бывших оппозиционеров от заведомо ложных обвинений оказалось бы выгодно «только нашим врагам, врагам социализма, врагам рабочего класса», маскировало нежелание правящей верхушки советской и зарубежных компартий «ворошить прошлое», продиктованное заботой не об интересах социализма, а о собственных интересах. Ведь юридическая реабилитация бывших оппозиционных лидеров привела бы к восстановлению их политических имён и побудила бы к анализу выдвигавшейся ими идейной альтернативы сталинизму. Запятнанные своими прошлыми позорными заявлениями о справедливости расправы над «врагами народа», Хрущёв и другие ведущие бюрократы периода «оттепели» были не готовы и не способны к переосмыслению внутрипартийной борьбы, которое непременно поставило бы под сомнение не только сохранявшуюся со сталинских времен концепцию истории партии, но и сталинистскую концепцию социалистического строительства, прочно отложившуюся в их сознании и определявшую их текущую политику.