Партия расстрелянных

В первые месяцы великой чистки Каганович не сразу преодолел нравственный барьер, связанный с необходимостью уничтожения своих ближайших товарищей по партии. В конце 1936 года покончил жизнь самоубийством известный партийный работник Фурер, который, по словам Хрущёва, «родил» Стаханова и Изотова, организовав шумную пропаганду их рекордов. Каганович высоко ценил Фурера, с которым работал на Украине и в Москве. В прощальной записке Фурер писал, что уходит из жизни потому, что не в силах примириться с арестами и казнями невинных людей. Когда Хрущёв, которому передали это письмо, показал его Кагановичу, тот плакал, «буквально ревел навзрыд». Затем письмо попало к Сталину, который на декабрьском пленуме ЦК 1936 года иронически заявил о Фурере: «Какое письмо он оставил после самоубийства, прочтя его, можно прямо прослезиться». Самоубийства Фурера и других партийных деятелей Сталин назвал «одним из самых последних острых и самых лёгких (sic! — В. Р.) средств», которое использовали оппозиционеры для того, чтобы «последний раз перед смертью обмануть партию путём самоубийства и поставить её в дурацкое положение». После этого Каганович, как вспоминал Хрущёв, никогда не упоминал о Фурере, «видимо, просто боялся, что я мог как-то проговориться Сталину, как он плакал» [345].

Совмещая в 1937—1938 годах три высоких поста (секретаря ЦК, наркома путей сообщения и наркома тяжёлой промышленности), Каганович направлял свои палаческие усилия прежде всего на безжалостную чистку подведомственных ему наркоматов. С санкции Кагановича были арестованы все его заместители по Наркомату путей сообщения, все начальники железных дорог и многие другие лица, усилиями которых железнодорожный транспорт в 1935—1936 годах был выведен из прорыва.

На заседании бюро МГК 23 мая 1962 года, где рассматривался вопрос об исключении Кагановича из партии, ему был представлен том фотокопий его писем в НКВД с требованием ареста сотен работников железнодорожного транспорта. Были представлены также доносы, поступившие к Кагановичу, на которых он ставил резолюции: «Полагаю, шпион, арестовать»; «завод работает плохо, я полагаю, что там все враги». В одном из писем Каганович потребовал ареста одного коммуниста как немецкого шпиона на основании того, что его отец до революции был крупным промышленником, а три его брата находились за границей. На вопрос, почему он направлял такие письма, Каганович ответил: «Я не помню о них, это было 25 лет назад. Если есть эти письма, значит они есть. Это является, конечно, грубой ошибкой» [346].

Один из участников заседания бюро МГК рассказывал: «Мой отец был старый железнодорожник, жили мы рядом с наркоматом в доме, где жил комсостав железнодорожного транспорта… А как Каганович разделался со всеми этими людьми?.. Однажды я пришёл домой, мой отец держит коллективную фотографию и плачет. Ни одного не осталось в живых из тех людей, которые были на этой фотографии» [347].

Об атмосфере, возникшей в 30-е годы на железнодорожном транспорте, говорил на июньском пленуме ЦК 1957 года Жегалин: «Я хорошо помню то время, как он [Каганович] расправлялся и чинил беззакония, как все железнодорожники (я работал машинистом) дрожали, и в результате этих репрессий лучшие, квалифицированные машинисты просто из страха проезжали контрольные стрелки и семафоры, за что несли несправедливые наказания. Вот нарком, который на крови создал себе культ железного наркома» [348].

На июньском пленуме ЦК 1957 года и на заседании бюро МГК в 1962 году Кагановичу напомнили многие конкретные факты его участия в великой чистке: «Вы помните бывшего управляющего трестом „Артёмуголь“ тов. Руденко?.. Его жена проклинает вас, тов. Каганович» [349]. «Помню, как вы осматривали Уралвагонзавод, как вы шли в обнимку с директором завода тов. Павлоцким в окружении собравшихся хозяйственников и строителей. Помню, как хорошо вас провожали и какое у всех было хорошее настроение. И в ту же ночь всё было омрачено третьим по счёту арестом почти всех руководителей строек… Я помню, как после вашего посещения Нижнего Тагила застрелился начальник НКВД. Застрелился неудачно, был ещё несколько дней жив и дал объяснение своему поступку: „Не могу я больше делать врагов“» [350].

Помимо расправы с работниками «своих» наркоматов, Каганович подписывал многочисленные списки на расстрел партийных работников. В архиве был обнаружен, в частности, список на 114 человек, приговорённых к расстрелу, на котором Каганович оставил резолюцию «Приветствую» [351]. Была найдена и директива Кагановича, касавшаяся спецпоселенцев, отбывших срок наказания и вернувшихся в места своего прежнего жительства: «Всех вернувшихся поселенцев арестовать и расстрелять. Исполнение донести» [352].