Партия расстрелянных

Среди членов сталинского Политбюро Калинин находился в его составе дольше всех — с момента образования этого органа в марте 1919 года. Тогда же он по предложению Троцкого был избран на пост председателя ВЦИК (при этом избрании Троцкий впервые назвал Калинина «всесоюзным старостой»). Отваживавшийся в 20-х годах высказывать свои самостоятельные суждения, Калинин в 30-е годы превратился в чисто декоративную фигуру. В годы большого террора он беспрекословно давал санкции на аресты членов высшего государственного органа страны. Только во второй половине 1937 года им было направлено в Прокуратуру СССР 15 списков с порочащими данными на 181 члена ЦИК. После получения «заключения» Прокуратуры Калинин подписывал указы об исключении этих людей из состава ЦИК и передаче их дел в НКВД [392].

Калинин оказался первым из членов Политбюро, у которого была арестована жена (черед жён Молотова и Андреева наступил после войны). По свидетельству Лариной, Е. Д. Калинина была арестована летом 1938 года за характеристику Сталина, данную в беседе со старой подругой: «Тиран, садист, уничтоживший ленинскую гвардию и миллионы невиновных людей».

К Калинину как к главе государственной власти нередко обращались родственники арестованных с просьбой повлиять на решение их судьбы. Когда один московский профессор попросил способствовать освобождению своей жены из лагеря, Калинин бесхитростно ему ответил: «Голубчик, я нахожусь точно в таком же положении. Я, как ни старался, не смог помочь собственной жене. Не имею возможности помочь и вашей» [393].

В результате настойчивых просьб «всесоюзного старосты» Сталин распорядился освободить его жену только после войны.

7. Жданов

Секретарь ЦК и кандидат в члены Политбюро Жданов принадлежал к когорте собственно сталинских выдвиженцев. Он возглавлял чистку в Ленинграде, начавшуюся сразу же после убийства Кирова и принявшую особенно широкий размах, поскольку большинство членов ленинградской партийной организации поддержали в 1925 году «новую оппозицию». Помимо этого, Жданову поручались выезды в другие области для расправы с местными партийными кадрами. Эти поездки по лютости могут быть сравнимы с карательными экспедициями Кагановича и Андреева.

В октябре 1937 года Жданов провёл пленум Башкирского обкома ВКП(б), на котором обвинил руководство обкома в троцкистско-бухаринском и буржуазно-националистическом заговоре. «С политической точки зрения — это фашисты, шпионы. С социальной стороны — паршивые, развращённые чиновники». О первом секретаре обкома Быкине Жданов отозвался следующим образом: «Быкин — старый волк; по-моему, он окажется старым шпионом со стажем 8—10 лет» [394] (курсив мой.— В. Р.).

В докладе на торжественном заседании, посвящённом 14-летней годовщине со дня смерти Ленина, Жданов заявил, что «1937 год войдёт в историю как год разгрома врагов народа» [395].

Будучи одним из самых циничных и безжалостных сталинских сатрапов, Жданов не был чужд и специфическому юмору. Авиаконструктор Яковлев, допущенный в те годы в круг кремлёвских вождей, вспоминал об анекдоте, рассказанном ему Ждановым: «Сталин жалуется: пропала трубка. Он заявил: „Я много бы дал, чтобы её найти“. Берия уже через три дня нашёл 10 воров, и каждый из них „признался“, что именно он украл трубку. А ещё через день Сталин нашёл свою трубку, которая просто завалилась за диван в его комнате». «И Жданов весело смеялся этому страшному анекдоту»,— добавлял Яковлев [396].

8. Хрущёв

Выдвинутый на высокую аппаратную должность лишь в 1932 году, Хрущёв успешно продолжал своё восхождение в годы великой чистки. 1937 год он пробыл первым секретарём МК и МГК, а в начале 1938 года был переведён на пост первого секретаря ЦК КП(б) Украины. Хрущёв был единственным человеком (не считая Ежова), введённым за эти годы в состав изрядно поредевшего Политбюро в качестве кандидата.

Поведение Хрущёва существенно не отличалось от поведения других республиканских и областных секретарей, обязанных давать санкцию на арест работников, входивших в номенклатуру их партийных комитетов. Вместе с тем не случайно, что именно Хрущёв выступил инициатором разоблачения сталинских преступлений. Его мемуары свидетельствуют о том, что репрессии 1936—1938 годов вызывали его искреннее недоумение, которое после смерти Сталина превратилось в жгучее возмущение.